Дурман

Вот и послал все к черту! На кой фиг ему эти девки: Маши, Лены, безымянные телки? У него есть Таня, и все права на нее. Сама их дала ему. Сама «люблю» кричала. Сама подписалась…

Не отпустит. Не может. Даже несмотря на обиду и злость на нее. Несмотря на все, что Таня отчебучила и что ему в вину вменяла! А сейчас так и подавно! Виталием только жажда, потребность в ней и управляла. Плохо контролируемая из-за всех этих недель порознь. Чересчур жадная, из-за болезненного накала между ними.

Когда Машка перед ним телесами трясла, понял: какого черта он должен какой-то девкой довольствоваться, если у него Таня есть? Его! Настоящая, искренняя, желанная до одури! Даже в обиде и этой своей ханжеской святости — честная, ничего не скрывающая и не притворяющаяся ради своей какой-то выгоды. Ее хотел. До боли, до криков, до отупения, чтобы больше ни о чем не думалось. Вот и приехал.

А сейчас уже и не мог думать, даже если бы захотел. Мозги отрубились. Или в пах перекочевали. Сердце в животе, кислорода не хватает.

Рот ее выпустить не может. Жадно, жестко. Нападает вновь и вновь. Глотает ее стоны. Кайф! Чистая нирвана! Он каждый чертов день за последние недели — об этом и мечтал!

А ладонь уже под футболкой. И грудь сжимает, мнет, а Таня сильнее стонет. Но не от боли, он же чувствует Таню, как себя. И ее так же на куски разрывает это все. Просто не хватает выдержки, вообще забыл о том, что оно такое. И сдержанность — по нулям. Слишком нужна ему. На уровне воздуха. Больше чем еда и вода, у него, чтобы сравнить, до хр**а опыта, может оценить! И неважно уже, что там друг другу сказали, и по каким болевым точкам пушками гахнули! Сейчас все не о том.

Оттянул ее белье в сторону, и пальцами, бл***, дрожащими, как у пацана, внутрь нее, туда, где горячо и влажно. Таня задохнулась, вцепилась в кожу, царапая ему шею. И так стонет, что, небось, все соседи в курсе уже, чего тут происходит. А ей по фигу. И ему тем более.

У самого испарина на затылке, и голос осип. А она стонет без остановки, подаваясь вперед, ему навстречу. Стянула пальто с его плеч. Рубашку дергает, пытается пуговицы по ходу расстегнуть и целует тут же его шею, подбородок, кадык. А он снова ее губы ловит, нападает, подчиняет. Наказывает за свою обиду и боль, и тут же заглаживает, дурея от того, когда ей хорошо. Не может отказать Тане в этом, самому необходимо, чтоб ей «в кайф». Колотит обоих. «Крышу» рвет.

— Тебя хочу! — стонет ему в рот. — Всего. Полностью! — и сама вперед, насаживается на его руку.

Твою налево! А он-то этого как хочет! Слов нет, чтоб рассказать ей.

Снова впился в губы, прижимая Таню всем своим телом к стене. Еле сумел презерватив из кармана вытащить, ей сейчас точно не до таблеток или свечей, которые они часто использовали. Послать все, на «авось» понадеяться, как у них иногда случалось? Так есть же, вроде, купил… Бли-и-ин! Что ж руки так дрожат, будто он литр виски выпил, а не бокал, и уже с бодуна? Еле справился с фольгой, продолжая при этом тихо материться и Таню целовать. А она и смеется, и стонет, и к нему ладони тянет, предлагая помощь. Ни хе*а, сам может справиться!

И хрипло рыкнул, заревел от удовольствия, от кайфа, когда вошел, в ее тело погрузился. Застыл, уткнувшись лицом в волосы Тани, впитывая в себя ее судорожные стоны-всхлипы. Намотал эти пряди на свою руку, чтоб не делась никуда. Чтоб ее обездвижить. Оттолкнулся немного, заглянул ей в глаза. Одуревшие и подернутые поволокой, дурманом этой их страсти, нужды друг в друге. Первобытной какой-то потребности тела в теле, чтоб запахи, пот смешался. И одно на двоих все.

На остальное — плевать сейчас! На все слова и претензии. Потом разгребать будут.

Потянул за узел, запрокинул ей голову. Второй рукой поддерживал за бедра, не давая прогибаться, смещаться. Сам хотел все контролировать. Прижался открытым ртом к бьющейся жилке на ее шее. Елки-палки! Вампирякой себя каким-то почувствовал в этот момент! Мог бы, вот честно, прокусил бы и выпил, чтоб у него внутри ее кровь текла! И одурел от своей в ней потребности. Сорвался. Забыл про все. Таня в его плечи вцепилась, царапая и целуя, горловыми стонами отвечая на каждый толчок, которым Виталий вколачивал себя в нее, как умалишенный.

Синяки будут у обоих. Стопудово. Она из-за него себе спину отобьет… Только по фигу все. Не мог сбавить обороты. В хлам мозг…

ГЛАВА 18

Утром все сложнее. И вопросов больше. И препятствий.

У нее, так точно. И тишина на голову давит. Разговор вообще не клеится.

А Казаку хоть бы что, сидит себе спокойно, и кофе пьет. Еще и с таким видом, что сразу ясно: считает напиток гадостью. Это все, что его сейчас интересует? Об этом думает?