Дурман

Таня уперла локти в стол и закрыла лицо ладонями. Что тут сказать? Да. Было. Сама кричала, что он ее, и чтоб не смел по другим женщинам шастать… И чувствовала это все.

Не зная, что ему ответить и как объяснить, Таня вместо этого скосила глаза на стол. Сделала глоток чая. Боже! Как же хорошо… И как больно. Ну как так можно одновременно?

— Я так боялась, что что-то повредится. И колье это… Страшно было, что потеряют, сломают, украдут. А ты — взял и бросил. В кармане принес…

Не с упреком, нет. Скорее растерянно.

Виталий зло рассмеялся. Грубо даже. Прикурил вторую сигарету от первой. Протянул руку и небрежно подцепил колье, вскинул кулак, словно рассматривал украшение в тусклом свете пасмурного утра. Цепочка закачалась, едва вися на его пальцах. Колечки звякнули.

— Да мне по х*ру, Танечка. Вся ценность этой цацки в том, что на тебе была. Что ты ее носила.

Таня зажмурилась. Почему-то больно было смотреть на его выражение лица. На эти руки, которые обожала, целовала каждый палец ночью, каждую полоску вены на запястье. И глаза Витали… Так ею любимые. Такие злые и обиженные сейчас…

— Ты же понимаешь, что я не могу опять это взять, Виталь? — как-то жалобно, наверное, из-за того, что голос охрип, прошептала Таня. — Ни это колье, ни карту, ни телефон. Ни ключи. И кофемашину…

— Не надо оно тебе? — Виталя прервал ее, в который раз за утро. Вновь потряс цепочкой над столом. — Ну и на фиг! Новую купим…

Резко повернулся и…

— Стой!! — заорала своим осипшим горлом. Даже больно стало.

Таня повисла на его руке, ощущая, как начинает колотиться сердце в горле.

И как только глаза додумалась открыть? Не успела бы иначе. Крепко держала, не пуская, не позволяя Виталию выбросить колье в открытую форточку. А ведь уже замахнулся. Совершенно серьезно. По глазам видела, что не шутит, и не «на слабо» ее берет. Потому что она его задела. Не специально, вроде, о другом говоря. А в самое больное место.

— Дай, Виталь. Оно мне надо…

А рука у него напряженная, не сдвинуть с места, как не пытается. Хоть и всем телом повисла на ней, растянувшись над столом. И сам весь, словно каменный. Желваки на щеках ходят. Дыхание резкое. Сигарета в зубах дымится. Забыл про нее? Не замечает уже, что пепел на стол сыпется? Но и Тане сейчас все равно.

— Что, Танюш? Передумала? — иронично и зло. — Захотела назад цацку? — сквозь зубы.

Второй рукой вынул-таки сигарету изо рта. Отложил на тарелку, куда раньше пепел стряхивал. А кулак с колье так и не отпускает. Вот-вот кинет. Видно же, что не шутит. Злой, как черт. И смотрит так же холодно, с сарказмом.

— Нет, — Таня покачала головой. Наклонилась и прижалась лбом к его плечу. — Я твой подарок назад хочу. Мой подарок…

Поцеловала в шею легко. Погладила ладонью его кулак, по пальцам, запястью, пытаясь добраться до сжатой ладони. Не трогала цепочку. Только его кожу. А глаза печет, слезы наворачиваются. Хорошо, что не видит он. Потому что Таня сдержать не может, ощущает, как они с ресниц на щеки скатываются. А она невозмутимый тон пытается держать. И целует его шею, плечо, ключицу…

Висела, лежала на нем почти.

Помнила, сколько это для него тогда значило.

Не могла.

Несмотря на все, что узнала теперь о Казаке. Не в состоянии так поступить. Все равно, что по его вскрытой грудной клетке ногами пройтись. Прямо по сердцу. Слишком сильно любила этого мужчину, чтобы так…

— Отдай, Виталь, — попросила, пытаясь скрыть, как голос слезами дрожит. — Мое же. Сам подарил…

Втуне все старания. Шмыгнула. Слезы ему на плечо скатились. По ее губам, по подбородку.

Он вздрогнул, словно до этого «отключился». А теперь, как в себя пришел.

Выругался. Тяжело. Грубо.

Обхватил ее второй рукой за плечи, сжал затылок, притиснув к своему плечу, шее — лицо Тани. Не сдвинуться, не пошевелится. Только и остается: шмыгать носом и гладить его второй кулак. Но Казаку и этого мало. Надавил на шею, потянул несильно за волосы. Заставил-таки угол стола обойти и на свои колени усадил. Все еще не пустил затылок, обездвижил теперь.

Стряхнул ее руки со своего кулака. Такая какая-то тоска сердце защемила. Таня даже зажмурилась. Все равно выкинет?

И тут вздрогнула, ощутив холод металла на шее. Виталий надевал на нее украшение. Как-то нервно, дергающе, резко. Прерываясь на то, что впивался в ее губы даже не поцелуями какими-то, а метками, нападениями своего рта.

— Тогда носи, Таня, а не мне курьером присылай, твою ма**! — рявкнул ей в губы. — Снимешь еще раз, выброшу на хр**, дальше, чем видеть буду! Ясно?!

Он натянул ее волосы, запрокинул голову, чтобы в лицо ему смотрела. И встряхнул ее под конец. У Тани зубы клацнули. Но она кивнула, роняя все еще бегущие слезы ему на грудь.

Сама же боль причинила.

Виталий снова выругался. Уже приличней. И поцеловал ее. Иначе. Мягче, нежнее. С каким-то надрывом.

— Танечка… Танюша. Свет мой ясный. Прости. Больно? — прошептал тихо. — Не хотел так сильно…

Протянул ладонь и начал ей слезы вытирать. А она только головой качала.

Больно до жути. Но не из-за волос.

— Ты меня измучил, Виталя. Душу рвешь в клочья… — призналась она надрывным, хриплым шепотом.