Дурманящий и поминальный напиток в вере и культах наших предков

Легко доказать, что норвежские жертвенные обычаи дают нам представление об общих германских обычаях и идеях. Приведем несколько характерных примеров[35]. Жители Гебридских островов приносили пиво в жертву морским духам вплоть до конца XVII века: в День всех святых они варили крепленое пиво и с молитвой выливали его в море. Шкиперы Оркнейских островов окропляют свои лодки пивом, когда готовятся к новому плаванию в день Святого Петра. Этот обычай, вероятно, следует понимать как подношение духу воды. В вендском Моллене, когда открывают бочку с пивом, женщины жертвуют первый бокал пива из такой бочки духам колодца. В канун Йоля в Швеции гномам дают пиво и молоко от черной коровы. На похоронах жертвоприношение пивом было особенно распространено среди ганноверских вендов (около 1700 года). Немецкий крестьянин выливает пиво или бренди в воду у мельницы, чтобы угостить водяного духа; таким же образом принято потчевать пивом и мельничного гнома. Кроме пива ему подносят молоко, конкурирующий по популярности и при этом не хмельной напиток. Например, по субботам многие фермеры в Швеции приказывают своим работникам выливать пахту на корни двух берез, которым также приносят съедобные жертвы. Смысл, который другие народы могут вкладывать в эти обычаи, лучше всего иллюстрирует обычай, принятый у пермяков в России: пиво наливают в разверстую могилу, восклицая: «Пей, пей, как раньше пил[36]».

Как естественный результат жизненного уклада, наши предки сформировали знания о том, что если зелье помогает согреть замерзшие конечности и разогнать гнетущую тьму северной зимы, дав внутренний свет возбужденному им разуму, то они и будет наиболее священным и почитаемым. Глубоко и более ярко, чем большинство других народов, пережили они унижение и возвышение, превращение в животных и богов, вызываемые опьяняющими напитками. Наши поэты убедительно свидетельствуют об этом, и слог их не прерывается на протяжении тысячелетий. Знаменательно, что выдающийся литературовед Севера смог описать нордическое шествие Бахуса[37], дионисийские образы в истории нордического духа. Дионисийскими они были потому, что исполнены уверенности в том, что жизнь – это результат влияния демонов, дионисийские черты их также и в том, что они «всё доливали вино жизни в жертвенную чашу человечества[38]». То, что наши предки получали доступ ко всем тайнам через хмельную братину, обусловило своеобразные колебания отношения к напитку. Уже поэт «Речей Высокого» предостерегает от ofdrykju:

Нету в пути
драгоценней ноши,
чем мудрость житейская,
хуже нельзя
в путь запастись,
чем пивом опиться.

//

Byrði betri

berr-at maðr brautu at
en sé mannvit mikit;
vegnest verra
vegr-a hann velli at
en sé ofdrykkja öls.

«Радуйся вместе с другими и пей с ними на пиру, но не бери слишком много пива и меда!» – вот призыв древнего поэта. Но он также знает, что опьяняющий напиток высвобождает силы человека; напиток наполняет его силами, мыслями, возбуждает память, он помогает трудиться и делает его речи мощными и внушительными, так что слова прорастают из слов[39].

Для возвышенного ощущения жизни, которым мед (Met) наполнял тевтонов, они сами смогли найти характерные выражения, сохранившиеся с древности до наших дней: «Turmfalke haben», «avoir une hirondelle dans le soliveau[40]». Когда йомсвикинг на следующий день после празднества пожалел о клятве, которую он дал на пиру, он извинился такими словами: «Ol er annar madr[41]». То есть он буквально ощутил, что мед делает человека «иным», поднимая его дух намного выше обстоятельств повседневной жизни.

Миф о добыче меда поэзии, переданный в «Речах Высокого» (104—110) и у Снорри (SnE 83—85), рождается из такого же ощущения. Согласно обоим источникам, Один украл мед у великана Гуттунга (т.ж. см. Суттунг, прим. пер.), дочь которого он уговорил дать ему выпить из сосудов с зельем. Название этого зелья, Одрерир, Odrorir, показывает, что мы имеем дело с опьяняющим зельем, которое вводит людей в экстатическое состояние; и даже само это слово означает «то, что приводит дух в движение». Как указал Фр. фон дер Ляйен[42] и подробно – независимо от него[43] – показал А. Ольрик, миф «Мете Суттунг» – это повествование о меде поэзии, который похищает Один, которое является лишь одним из вариантов восточноевропейской поэмы об умыкании живой воды. В первоначальной версии он рассказывает о переданной в дар человеку воде, которую великан и его дочери хранили в горшках, а те были спрятаны в горе; герой превращался в птицу, глотал, уносил и сплевывал эту воду в другой сосуд[44].