Дурманящий и поминальный напиток в вере и культах наших предков

В наскальных рисунках наши предки запечатлели эти силы плодородия. Они показали, что эти силы заложены и в людях, и в природе. Здесь мы имеем дело с интересами человека, а значит, и с соответствующими обрядами, которые являются общим достоянием человечества, представленного во всех народах и расах. На греческом празднике Буфония (Buphonia) тоже произносят молитву о благополучии города и его жителей, и это благополучие – опять же хорошие урожаи зерна и плодов и процветание стад[80]. Было бы заблуждением сразу же говорить здесь об арийском наследии. Везде, где субъектом религии является крестьянин, мы встретим то же самое: смысл и цель его религиозного порыва – плодородие.

Мы показали, что скандинавский миннетрунк – это достаточно развитый, сложный культовый праздник, высокое значение которого подчеркивают несколько моментов. Основополагающим фактором является само собрание. Предпосылкой для проведения миннетрунка является наличие общины и присутствующая на празднике публика. Невозможно представить, чтобы чашу minni физически мог опорожнить только один или два человека[81]. Это действо немыслимо без группы. Социальный характер миннетрунка нельзя недооценить. Ибо из этого следует, что миннетрунк – это прямое порождение духовной жизни масс. Масса имеет свою собственную природу и, будучи коллективным психологическим субъектом, представляет собой нечто иное, чем просто сумма составляющих ее индивидов[82]. Принадлежность к группе порождает социальное «Я», «Мы-сознание», под влиянием которого находится и формируется каждый индивид. Состоя в группе, люди могут придерживаться иных мнений и вести себя иначе, чем по-отдельности. Senatus bestia, senatores boni viri («Сенаторы – почтенные мужи, сенат же – дурная скотина») – говорили римляне, указывая на то, что духовный уровень в массах склонен к понижению[83]. Аффективные волны, которые могут посеять хаос в группе, были известны уже древним грекам. Сообщают, например, что на празднике Антестерии царил разгульный дух, а дни празднеств были болезненными, опасными[84].

Однако те тенденции, которые вызывает и поддерживает массовое внушение, могут развиваться по-разному. Они принимают то более «мирской», то более религиозный характер. Группа в An. erfi – это отдельный пол, который имеет собственный юридический характер. И в момент, когда освящается чаша, собрание участников обряда превращается в культовое сообщество[85]. Однако границу не обязательно проводить так резко. Каждая первобытная группа людей склонна к приобретению религиозной окраски. Люди собираются вместе не для того, чтобы развлечься, а чтобы ощутить и поддержать священную силу племени. Южноамериканским нитото цель празднества представляется более важной, чем радость от него. «Мы танцуем только из-за священных слов; без причины мы не танцуем», – говорят они[86]. Собрания представителей малоразвитых культур легко становятся праздниками, которые отвлекают присутствующих от их зачастую скудного образа жизни и поднимают их над тяготами повседневности. Таким образом, в группе ощущение власти и сферы интересов индивидуума расширяются.

Участники группового ритуала заражаются настроением массы, которое подкрепляется и усиливается дальнейшими средствами и процедурами. Мы можем наблюдать это и сегодня, когда война или революция объединяют людей; и именно на этом свойстве масс укрепляют свою власть диктаторы. Но для первобытного человека особенно верно то, что он предрасположен к психическим состояниям, которые порождаются массой. В уединении он ведет только растительное существование. Когда же человек думает и действует, это происходит коллективно. «Человек – ничто без других. В нем действует его род, его племя[87]». Если он идет своим путем, то только кажется, что он сам по себе. Он делает это не как индивидуум, тем более не как личность, а как представитель сообщества. Им движет не личное желание; он выполняет свои обязанности в силу своего долга. Именно на фоне этого массового менталитета следует рассматривать великие жертвенные праздники наших предков. Экстаз, который усиливало употребление пива, и целью которого было общение с богом, происходил из общности, собрания, и усиливался с увеличением дозы возбуждающих веществ. Таким образом, по словам Каэна (Cahen), праздник – это «социальный институт, основанный на религиозном представлении[88]». Слияние социальных и религиозных элементов также четко выражено в языке. Слова «samkunda» и «samdrykkja» могут использоваться как для обозначения «ping», так и «kirkja[89]».

Другим главным фактором в древнем северном культе является Бог (Gott). Сильный заряд, царивший в собрании и наполнявший праздник бурным ликованием и целеустремленной серьезностью, коренится в убеждении, что боги присутствуют при посвящении им ритуального кубка/чаши. И в тот момент, когда произносили формели, все присутствующие подпадали под власть и благодать высшей святости богов.