Дурная кровь

Моя мама позволила себе любить Кейна Дарби. Она впустила его — не только в свою жизнь, но и в мою. Судя по остатку моего детства, она усвоила урок.

Что произошло? Почему ты его бросила? Почему ты уехала из Гейтера?

Я замерла перед олеандром. Его красновато-розовые соцветия выглядели обманчиво яркими для ядовитого растения.

— Кейн сказал, что Лия будет в безопасности, — прямо сказала Дину я. — Пока что, — я хотела остановиться на этом, но не смогла. — А ещё он сказал, что я не была бы в безопасности на её месте.

— Дарби не знает Лию, — Дин посмотрел мне в глаза, не позволяя мне отвести взгляд. — Если там ты была бы в опасности, значит, в опасности и она, — этими словами Дин просил меня перестать отступать, просил меня вспомнить. А я могла думать лишь о том, что ему не должно было приходиться просить.

У меня пересохло во рту. Я сглотнула. Затем я начала профилировать Кейна — на этот раз, правильно.

— Однажды моя мать сказала тебе, что она тебя не заслуживает, но она не знала твоих секретов, не знала, какой выбор ты сделал, — когда я произносила эти слова вслух, они становились реальными. Я не сводила взгляда с Дина, позволяя его карим глазам успокоить меня, даже когда я чувствовала, как вся моя жизнь — всё, что я знала о мире — рушится у меня перед глазами. — Ты сказал, что не заслуживаешь её, не заслуживаешь нас. Но ты этого хотел — хотел иметь семью. У тебя хорошо получалось о нас заботиться, — мне было больно говорить об этом, и я понятия не имела о том, почему. — В твоём прошлом должен найтись осколок этого желания, зернышко того, что значит быть семьей. Если забыть о верности, честности, покорности и других громких словах, которыми полнилось твоё детство, ты заботился о людях. И из-за этого ты совершал ужасные поступки.

Кейн Дарби наказывал себя десятилетиями. Возможно, когда он встретил мою мать, он позволил себе поверить, что этого было достаточно. Что он может быть с ней. Может получить семью.

Но твоя семья никогда тебя не отпустит.

Я подумала о том, как Кейн пытался поговорить с Шэйном, стараясь смягчить вред, причиненный его собственным отцом. А затем я подумала о Дине, который стоял в саду рядом со мной. Его светлые волосы спадали на лицо. Дин был для меня тем, кем Кейн был для моей матери. Как и Кейн, Дин много лет строго контролировал свои эмоции. Он годами верил, что внутри него живёт что-то темное и извращенное. Он верил, что, если он не будет осторожен, однажды он станет своим отцом.

Все мы по-своему возвращали себе отнятый жизнью контроль. Слоан — числами. Лия — скрывая настоящую себя под слоями лжи. Майкл намеренно провоцировал гнев, а не ждал, пока кто-то сорвется. Дин, как мог, контролировал свои эмоции.

А я использовала свои знания о людях, как оправдание того, чтобы не позволять им узнать себя.

Стать частью программы «Естественных», означало отдать часть этого контроля.

Столько лет ты была для меня всем. Теперь я говорила не с Кейном. Я говорила со своей матерью. Ты не позволяла мне видеться с семьей моего отца. Ты сделала меня центром своего мира, а себя — центром моего.

Я обвила шею Дина руками и почувствовала его размеренный пульс. Он провёл кончиками пальцев по моей челюсти. Я прижала свои губы к его губам и позволила им раскрыться. Я ощутила его на вкус. Я хотела и чувствовала его. И я вспомнила:

Мама целует Кейна…

Первый день в школе…

Я разукрашиваю в закусочной Ри…

Мэлоди в саду.

— Что такое, трусишка? — на голове Мэлоди красуются хвостики. Её коленки в ссадинах, а руки упираются в бока. — Это просто сад ядов! — она опускается на корточки у одного из растений. — Если не зайдешь, я съем это листик. Я съем его прямо сейчас и умру!

— Нет, не съешь, — говорю я и делаю шаг в её сторону. Она срывает лист с куста и открывает рот.

— Прекратите валять там дурака!

Я оборачиваюсь. За нами стоит старик. Он выглядит сердитым и грубым, и на нём рубашка с длинным рукавом, хоть сейчас и лето. На его коже змеятся неровные белые и уродливые розовые линии.

Шрамы.