К Маме Кире порой обращались за помощью, всегда тайком. Это были самые отчаявшиеся. Бесплодные женщины, перед несчастьем которых пасовала медицина. Неизлечимо больные. Несчастные влюблённые. Говорят, Мама Кира решала их проблемы. Вот только ползли слухи, что взамен старых проблем у клиентов Мамы Киры вскоре возникали новые, зачастую – не менее серьёзные. У бесплодных женщин рождались уродцы или дети с психическими отклонениями. Если же ребёнку посчастливилось не попасть ни под одну из этих категорий, его всё равно настигала беда в виде смерти, насильственной или от недуга, прежде чем он достигал совершеннолетия. Исцелившиеся рано или поздно становились жертвами несчастного случая. Влюблённые сходились со своими желанными, чтобы позже развестись – всегда со скандалом, спорами из-за раздела имущества, а иногда и поножовщиной. Один такой приворожённый, повздорив с супругой, схватил за ноги своего годовалого ребёнка и швырнул в окно. Стеклопакет выдержал удар, ребёнок – нет. Местный телеканал в лучших традициях НТВ, в вечернее время, демонстрировал собравшимся ужинать горожанам крупные планы стекла с пятном крови и прилипшими к нему тонкими, как паутинки, детскими волосами.
– Был случай, – вспоминал Никита. – Бабушка рассказывала, царствие ей небесное. Жил на нашей улице мужичок, ну как мужичок, парень, Ромка Мишкин. Весёлый всегда такой. Шустренький. Как-то намылился он в Липецк на своём «пирожке», продавать капусту. Откуда ни возьмись – Мама Кира, и просит его: дескать, подкинь до дома. Ромка не хотел её везти, отшутился как-то. Мама Кира ничего, молчком, только по плечу его похлопала и пошла себе прочь. Ромка в Липецк съездил, капусту продал, а на обратном пути вмазался в дерево. Блин. Причём ещё светло было, и дерево в стороне от дороги стояло. Во-от. Разбился, значит. Оторвало ему руку, ту самую, по которой ведьма похлопала. Самого хоть спасли, и то хорошо.
Алексей Чобит во все эти истории не верил. Возможно, потому, предполагал Никита, что был нездешним. Чобит с семьёй перебрался в Студёновск из Воронежа в начале «нулевых». Что заставило его променять Воронеж на дыру с населением в 80 тысяч человек, осталось неизвестным, но его приход в городскую больницу, которая в те времена испытывала нехватку кадров и средств, сказался на состоянии учреждения самым положительным образом. Чобит, хорошо зарекомендовавший себя на прежних местах работы, начал сразу с должности заведующего терапевтическим отделением, а через три года стал главврачом, когда эту должность оставил Борис Медянский – старик Натаныч, лечивший ещё деда Никиты, когда тот (дед, не Никита) был октябрёнком. Если при Медянском – в пресловутые «лихие девяностые» – больница была сравнима с подводной лодкой, которую старик с трудом удерживал от погружения на дно, то при Чобите эта лодка всплыла по рубку и уверенно продолжила движение в водах «нулевых».
У Чобита была жена и две девочки-двойняшки. Жена работала на Студёновском цемзаводе бухгалтером в одном отделе с матерью Дениса, а сёстры ходили в детский сад и готовились поступать в первый класс. По выходным семейство выезжало за город, если позволяла погода, на «Хонде Сивик», ярко-жёлтой, словно цирковой автомобиль. В непогоду эта развесёлая машина появлялась то в одном конце Студёновска, то в другом, сопровождаемая песнями Юрия Антонова, которые слушал глава семьи, и к ней, похоже, даже грязь не приставала. Они посещали парк и выставки местных художников. Они выглядели счастливыми.
– Их любили в городе, – произнёс Никита задумчиво и медленно, будто только теперь это понял.
Мама Кира работала в горбольнице уборщицей. Вместе с поварихой она приноровилась воровать с кухни говядину и перепродавать её с накруткой. Когда Чобит поймал её с поличным, Мама Кира отедалалсь выговором, который она пропустила мимо своих мясистых шерстяных ушей, и продолжила тырить продукты, включив в прежнюю бизнес-схему крупу и овощи. Она была схвачена за руку вторично вместе с сообщницей, после чего Чобит уволил обеих. Его не то, чтобы отговаривали от этого решения, нет – но вокруг Чобита сразу образовался круг отчуждения. Никто не сомневался, что ведьма, с которой не решался связываться сам старик Натаныч, припомнит молодому главврачу унижение, и каждый желал в этот момент оказаться подальше от проявления её мести.
Тогда Чобит посмеялся над суевериями. Спустя год больше никто не видел его смеющимся. Никогда.