— Не люблю такой шум, — сказала она тихо, как будто только Алисе. — Всё время кажется, что услышишь вдруг что-то не то.
— Что не то? — не поняла Алиса.
Лана неопределённо повела рукой у руля.
— Не знаю. Какие-то не те звуки. Не те сообщения — о чём-то, о чём тут не может быть. Или мелодию с другими словами. Не теми, что надо.
— А зачем ты тогда?
— Чтоб не пропустить, когда оно начнёт ловить нормально. Может быть, скажет время или место. Или вдруг — что-нибудь про нас. Вообще про всё это.
Алиса кивнула, понятливо и медленно.
Но голоса долго ещё ничего не говорили, только шушукались и бормотали друг с другом, словно у них спал кто-то уставший в соседней комнате и они не хотели будить его. Трасса шла, долго, мерно, не прерываясь, не пересекаясь с другими, светили белые лампы, и радио не могло вспомнить слов, не могло вспомнить, никак не могло вспомнить…
Оно вспомнило, когда уже говорили вовсю, передавали слово друг другу, иногда шутили или ужасались для приличия, но больше просто рассказывали. О лягухе и его пассажирах, правда, разговоров не было — говорили про курсы валют, про военную операцию (о ней самой, впрочем, немного, больше пустились по привычному кругу лиц и аббревиатур), после стали рекламировать банковские кредиты и лекарства от аллергии, под конец срываясь в тоненькую скороговорку, чтобы уложиться в отведённое время. Наконец, всё же предупредили, что на дорогах следует быть осторожнее, из-за дождя затруднено движение, упомянули также, что на въезде на трассу Ц попала в аварию и загорелась грузовая фура. Её даже пытались потушить, но она всё же выгорела до основания, не будьте как это фура.
Закончив прерванный на середине выдох, каштановая девочка посмотрела на свои руки. Отняла на всякий случай от руля и посмотрела снова.
— Он с нами разминулся, всё нормально. Мы просто съехали с трассы, — справа от неё светленькая в панике пыталась то выцарапать дверь, то выдернуть ремень с мясом. — Что ты делаешь? — та будто не услышала, и каштановая со вздохом нагнулась щёлкнуть рычажок с внутренней стороны. — Это так делается.
Светленькая толкнула отпертую дверь, выскользнула из ремня и вывалилась в темноту.
На потолке машины расплывались огни. Лана сняла с рук кожу и вышла, хлопнув дверью.
— А? — Алиса подняла голову.
— …позвонить, — донеслось от Ланы. Она быстро удалялась от машины в сумерки.
— А, — Алиса пересела поудобнее, поправила почти соскользнувший ремень. Позади не стали ничего замечать. Агнешка спала, свернувшись калачиком на своей половине дивана. Нелли из кокона пледа смотрела в пустоту. Её чашка тоже была пуста, остатки кофе она пролила себе на платье, когда устала держать руку ровно. По счастью, не слишком много, такое пятно, наверно, легко отстирать, да и не сильно оно заметно. Огни рядом, на съезде дороги, были рыжие, яркие, что-то хотели сказать, в отличие от ламп на трассе, только крик их был на другом языке, и светили они не совсем туда, немножко мимо.
Подальше можно было ещё прочитать: «Шок'О'Лад» — с блёклой, но всё ещё смутно привлекательной подсветкой. Шоколадом не пахло, и будочка эта наверняка давно пустовала, а вот если ещё за ней, дальше в сумрак, там невнятными тенями могли даже выситься дома — впрочем, это, наверно, показалось.
Лана вернулась.
— Мы съехали с той трассы? — прошептала Алиса с суеверно приглушенным счастьем в голосе.
— Она закончилась, — Лана, почти резная в этом освещении (кость? бумага?), аккуратно расправляла перчатки между пальцев, чтобы не сминались и не пережимали, чтобы как тонкий панцирь, пластичный и прочный, чтоб как вторая, защитная кожа. — Она наконец закончилась. Я уж думала, этого никогда не случится.
Отъехали. Рыжие фонари озарили напоследок пустой мокрый съезд. В открытое окно машины сунулся было оленёк с крокодильей пастью, но увидев, что окно не открыто и там стекло, отступил и исчез.
Она попробовала вылезти через дверь со своей стороны, но ту заклинило, глухо стукнув о камень на обочине.
— Чёрт… — каштановая отцепила свой ремень и на четвереньках, как получилось, переползла через оба кресла. Свесилась из Уаза наружу.
— Блонд? Ты как?
8
Mantus
В небесах у горизонта заполоскалась грязно-жёлтая полоска. На её фоне выступили чахлые деревца — погнутые, приземистые, словно их плющило это небо и тучная стекловата наверху. Деревца медленно продвигались вдалеке, словно сквозь сон пытались передавать эстафету друг другу, но потом их заслонил кустарник и остановился за самым окном.
— Агнешка, — позвала Лана. Голос у неё охрип и был не очень слышен. Она пошарила рукой за сиденьем, приложилась к бутылке. Глаза стали красными в уголках, а губы высохли, выцвели и начинали трескаться. Она вернула минералку на место и вышла.
Через пять минут Лана появилась снова. На этот раз без лишних церемоний открыла заднюю дверь.
— Агнешка.
Та свернулась ещё сильнее:
— Ну, чего? Сегодня воскресенье…