Дурные

Пробка сдвинулась ещё немного. Впереди громоздкий светлый фургон смог пробраться между рядами машин чуть дальше по дороге, открыв обзор, и теперь стало видно отчасти, возле чего все притормаживали, отчего и получилась тут, вероятно, эта толкучка. На изгибе трассы, на самом углу у обочины, стоял постамент. Когда-то, видимо, это был памятник, но сам памятник сняли и уложили рядом, накрыв мешковатой парусиной, чтоб не мешать, как раз рядом со старым деревянным колесом с парой поломанных спиц — или это был штурвал, вырванный у какого-нибудь корабля? За постаментом, если приглядеться, лежали ещё — их там просто свалили в серую кучу без разбора, верно, пока не зная, какой перепоставить на этот раз. Там, недалеко, стоял и кто-то пониже — у него, похоже, и был усилитель.

Машины переползли ещё чуть вперёд. Под постаментом, у самой дороги, стояла пожилая леди в пуховике, со стопкой газет через локоть и пачкой бюллетеней в руке.

— Га-алочки, га-алочки, ставим га-алочки, — приговаривала она, раздавая бюллетени желающим, а тем, кто хотел, снимала с локтя и газету — та была бесплатной, а потому хотели многие. Вокруг леди кружили и разлетались галки. Некоторые садились на минутку у её ног и смотрели ей внимательно в глаза, словно думали, что она их учит чему-то, другие, храбрые, устраивались на плече или даже пытались балансировать на барахлящем мегафоне, только бордовый беретик был неприкосновенен. Машины останавливались рядом одна за другой, водители высовавывались, брали, иногда что-то спрашивали, леди в пуховике, кивая, охотно отвечала, хотя и её уже покачивало из стороны в сторону. Машины проезжали и подъезжали новые, снова и снова, и тянулись дальше, всё дальше, сдвигались чуть влево и чуть вправо в потоке и снова обратно, точно толклись на месте…

— Га-алочки, га-алочки, ставим га-алочки…

Небо с шумом пропорол красный биплан. На боку его белыми буквами было выведено — «Мораль аморальна». Пилот, что-то ища, обозрел сверху дорогу и вереницу автомобилей. На шее его, струясь по воздуху, развевался длинный шарф.

— Так, кто-то сейчас поиграет в Айседору Дункан, — пробормотала Лана.

Но, видимо, лётчику некогда было — он спикировал, повалив по пути светлый фургон и перекрыв им полдороги, и кинул вниз:

— Люська!

— Кар-рино! — крикнула леди в берете и помахала в ответ.

— Забирайся!

Та махнула наверх и встала на крыло рядом с ним, осыпав граждан внизу дождём из бюллетеней.

— Галочки за вами теперь! — бросила она прощальным щедрым жестом. — И газеты тоже!

Лана безнадёжно поморгала в небо:

— Она галка?

Агнешка кивнула:

— На-на-на-на.

Одна из газет, распахнувшись, покрыла переднее окно — не полностью, но довольно неудобно. «Стёкла! — жирно кричало с той стороны объявление. — Стенки!» Дальше ему пришлось прогнуться и замолчать, потому что начинался капот. Где-то впереди гудели те, кому упавший набок фургон мешал продвинуться. Кто-то решил вылезти из машины и разобраться. Пробка, похоже, собиралась встать намертво.

— Если б не мой начальник на той неделе… — выдохнула Лана со злобной обречённостью. — Я хотела на следующих взять выходной. Или через одни. А на этих обошлись бы и без загорода. Просто посидели бы в каком-нибудь баре, в городе.

— Ты же не ходишь в бары? — посмотрела на неё Агнешка.

— Сейчас бы сходила. Сейчас бы очень даже сходила.

Штатную ругань сменили вдруг испуганные крики и визг. Некоторые стали оборачиваться назад, толкали других и показывали пальцем, куда глядеть. Кто-то пытался несмотря ни на что проехать, будто панические гудки могли освободить враз дорогу. Несколько машин застряли впритирку. Кто-то орал:

— Да сдвиньте уже этот долбанный фургон!

Вокруг темнело и ходил ветер, однако никакого рокота, никакой подкожной дрожи, ничего такого — будто варево заварило всё глухо и вязко. Кое-кто, видимо, отчаявшись дождаться, свернул с трассы, чтобы объехать затор по бездорожью — один из японских миников, кремовый каблучок, ещё несколько. Сколько-то завязло почти сразу, по остальным выпустили очередь — может, из минивэна или маршрутки, или той бетономешалки с незабудками, — откуда-то из начала колонны, и они затихли. Один — двойник-неудачник лягуха — неловко навернулся на спуске и упал на крышу в овраг. Колёса ещё вращались какое-то время.

— Зачем они? — удивлённо спросила Алиса и подползла поближе к окну. — Они же, ну… ничем им не мешали. Зачем они это?

— Потому что люди, дорогая, — устало отозвалась Агнешка. — Ты как будто людей не видела.

Она выбралась из-за руля, чтобы снять с лобового стекла газету — та очень уж настойчиво билась от порывов ветра и хлопала углом, — и замерла с ней в руке, глядя поверх крыши машины назад.

— Вашу ж мать…

— Что такое? — Лана быстро вынырнула со своей стороны.

По дороге, клонясь и пошатываясь, шла фигура.