Дурочка (Ожидание гусеницы)

Они вернулись к столу. Раков явно хотел что-то спросить, но не решался. Наконец, преодолел замешательство и открыто посмотрел в лицо Смирновской.

– Я могу… побыть с Глашей наедине?

Девушка вздрогнула и посмотрела на мать.

– Зачем? – спросила Смирновская.

– Хочу, чтобы она ко мне привыкала, – лейтенант стойко выдержал презрительный взгляд Лукреции.

– Зачем? – напирала Смирновская.

– Она… теперь она моя жена.

– И что это значит? Может, подождешь, пока я тебя пропишу? Чтобы – наверняка, а? – Лукреция протянула руку. – Давай паспорт. Я договорилась с паспортисткой на сегодня.

– А может, им стоит немножко побыть вместе?.. – осторожно попросила Туся. – Пока ты сходишь в паспортный стол. Я тут буду.

– Так вместе, или – наедине? – Лукреция взяла протянутый паспорт. – Вместе – это когда по любви и согласию. Кстати, законный муж знает, что его… Глаша! давно потеряла девственность?

Раков от неожиданности дернулся и сбил бокал. Посмотрел дикими глазами, поднял угол скатерти и собрался лезть под стол.

– Сиди-и-и, – махнула рукой Лукреция. – Для тебя ничего интересного – она сама себе это сделала. В десять лет Лайка начала томиться страстью, разглядывать себя в зеркале, а кончилось все засовыванием в промежность…

– Прекратите!.. – прошептал Раков, покосившись на Аглаю.

Та сосредоточенно выковыривала косточку из персика.

– Я ее била, – сказала Лукреция. – После этих морковок и огурцов… Я била свою дочь и просила для нее жестокого лечения, врачи отказали. Я подсадила Лайку на сильнодействующие препараты. А всего-то надо было показать ей мужской член.

– Вы сумасшедшая! – Раков закрыл голову руками. – Замолчите!

– Это Ционовский предложил, – бесстрастно продолжила Лукреция. – Он принес анатомический атлас и показал моей дочери, как устроены мужчина и женщина. Лайка думала, что все люди одинаковы. Профессор между приставками и суффиксами ненароком объяснил ей, что каждая женщина должна дождаться своего мужчину, и беречь свое потайное место для него в чистоте. Представляешь, помогло!.. Потом она, конечно, мастурбировала иногда, но больше ничего в себя не совала.

– Вы – злобная извращенка, – прошептал Раков. – Почему вы говорите все это при дочери?!

– А потому, что хочу понять, кто ты такой, чтобы оставаться с Лайкой наедине! – повысила голос Лукреция. – Ты заключил сделку со мной, понимаешь – со мной! Оговорил условия, даже сумму из будущей зарплаты, которой сам будешь распоряжаться. И – ни слова о той, кого берешь в жены!

– Я все равно не понимаю, зачем вы при мне позорите свою дочь, – с тихим отчаянием замотал головой Раков.

– Позорю?.. – Лукреция ухмыльнулась. – Мальчик, твоя жена не знает, что такое стыд. Понятия морали и порядочности у нее отсутствуют, ответственности – никакой! При Лайке можно говорить обо всем, она живет естественно и открыто, как животное, не знающее стыда и позора. Наташка при ней предлагала тебя в мужья, и теперь Лайка думает, что именно так и женятся – по обмену.

– Значит, я – негодяй, а вы – пострадавшая? – вскочил Раков. – Вы заплатили мне этой свадьбой за выход из тюрьмы! Вы – такая же, как я! Мы две стороны одной сделки!

– Точно! – Лукреция ткнула пальцем в Ракова. – Я – такая же! Поэтому в любой момент могу остаться с тобой наедине!.. – она встала и буднично заметила: – А рядом с Лайкой тебе делать нечего, пока не принесешь справку из венерического диспансера. Туся! Отвези Аглаю домой. Я вернусь на такси.