Душа бессмертна (сборник)

Какое там «ужнали»! Хозяйка только успела уйти, Фаинка без ножика раскромсала каравай. Схватила картошину и давай жевать, худо очищенную.

— Хоть бы посолила сперва! — смеялась Киюшка. — Маня, а ты бы сходила к этому Лелечке. Ты у нас всех грамотнее. Скажи, так и так. Еда, скажи, кончилась, завтре пойдем в лес за ягодами. А то будем обабки собирать, заместо каменья.

От каравая осталось мало. И хотя ноги не слушались и руки тосковали в локтях, Маруся пошла искать начальника.

Через полчаса она сама не своя прибежала обратно, ничком кинулась на постелю:

— Фаинка, запри двери на крюк!

Пришла, видимо, Марусина очередь реветь, причем взаправду!

Фаинка и Киюшка с двух сторон успокаивали Марусю:

— Маня, чево стряслось-то? Маня, скажи, чево сделалось? Не ушиблась ли?

Все было напрасно, и они отступились, давая ей выплакаться.

— Нашла командира-то? — спросила вскоре Фаинка.

И тут сквозь рыдания Маруся кивнула.

— Чево он говорит?

Но Маруся опять ткнулась в подушку. Подружки не могли толку дать, что с девкой стряслось. Она молчала, а то вдруг опять принималась реветь. К утру Фаинка с Киюшкой поняли только одно: никакого сухого пайка не будет. Командир «взвода» товарищ Мягков сказал будто бы, что сухой паек он заносил к ним в дом и оставил на лавке. Дескать, целый ящик с какими-то галетами и три банки мясных консервов вам выданы, нечего приставать. Ищите, мол, должен быть. Хозяйка, мол, знает, где эти продукты.

Тетка Александра, когда спросили, был ли в избе начальник, сказала:

— Был, был, как не был! Зашел, носом по углам поводил, насчет бани спрашивал. Я говорю, ты, батюшко, о моих девушках не тужи, они чистоплотные и баню истопим в субботу.

Фаинка перебила ее:

— Он говорит, что сухой паек оставлял. в нашей избе.

У тетки Шуры глаза стали круглые. Она всплеснула руками и начала божиться, что никакого пайка в глаза не видела:

— Плут ваш Мягков, сразу видно, што врет. Ужо вот я лейтенанту нажалуюсь.

Маруся просила ее не жаловаться. Фаинка готова была бежать к начальству той же минутой, а Киюшка предлагала написать заявление.

Кому писать заявление? Девки попросили хозяйку достать к вечеру бумаги и химический карандаш. Ушли в поле полуголодные.

Потемнели уже и белые ночи. Сенокосные дни шли на убыль, а война разгоралась больше и больше. Озимое поспевало в полях, нахлобучились шапки первых суслонов, путая в сумерках малых детей и несмелых женок. За каждым суслоном мерещился им диверсант или немецкий шпион. Диверсанты и впрямь появились в окрестных полях. Красноармейская группа совместно с местными охотниками, прочесывая поскотину, наткнулась на след немецких парашютистов: у едва потухшего полога валялась банка из-под консервов, на сосне висел провод антенны. Страх чуть ли не ежедневно нагнетался и утробным вражеским гулом самолетов. Даже ребятишки научились распознавать по этому гулу, свой летит низко над лесом или чужой. Еще строже стала местная власть: запрещали топить печи и зажигать лампы в ночное время. Велено было в каждом доме сделать оконные светомаскировочные щиты.

Голодали уже не одни товарки Марусины, но и вся девичья артель: человек пятнадцать третьего «взвода» под командованием Мягкова. Первые два взвода лейтенант перевез на машине в другой сельсовет. И сам там остался. Мелкие камни были давно собраны, большие тяжело выкорчевывать, делать стало нечего. Полуголодные девки хохотали над Лелечкой, обсуждая его внешние данные, ходили пробовать жать озимое, вымыли пол в зимовке, топили хозяйскую баню.

— Девки, девки, дуроцки, чево будем ись-то? — каждое утро сама себя спрашивала Фаинка, а сама приплясывала перед зеркалом. Киюшка предлагала:

— Беги к Лаврушке, пускай он лапти продаст либо овцу на них выменяет. Зарежет, нам рожки да ножки. Маня, а где у тебя лентенант-от? Куда он глядит?

Маруся не оставалась в долгу:

Супостаточка голодная
Ходила с батогом,
С лейтенантом познакомилась,
Забегала бегом.

И все трое опять давай хохотать.

Но однажды вечером, когда пришел Мягков, и Фаинка с Киюшкой предусмотрительно вышли из избы, Маруся опять до полночи была в слезах и на вопросы Фаинки только огрызалась: «Остань к водяному!».

На другой день тетку Шуру бригадир нарядил жать рожь, и девки вызвались подсоблять. Серпов на всех не хватило, но все равно в поле пошли вчетвером. Ржаные клона томились под летним зноем около речки. Белые с кремовым отливом бабочки порхали в густой высокой ржи. Белели ромашки в хлебном сорняко-вом подсаде, и васильки светились пронзительной своей синевой. Ворона, открыв от жары клюв, лениво сидела на вчерашнем суслоне. Маруся зажала отдельную полосу рядом с теткой Александрой, а Фаинка и Киюшка пошли на межу собирать землянику.

— Ой, Киюшка, матушка, до чего скусно и до чего много ягод-то. А во што собирать-то? Ничего не взяли.

Киюшка велела класть ягоды в рот. Она спросила Фаинку, чего это Маня опять ревела чуть не до полночи. Фаинка оглянулась и скорым шепотком начала сказывать:

— Дак чево, чево, разве не знаешь?