Душа моя рваная — вся тебе (СИ)

Невольно она переводит взгляд на Алека, и из памяти всплывает одно из множества касаний его губ ее плеча, прикосновений ладони к спине, пояснице. И звенящее в ушах: «Иногда я думаю, что каждая отметина на твоем теле — моя прямая ответственность».

Перед ней ставят стул, в руки дают флакончик с густой жидкостью. В теории они все знают эту процедуру, на практике — лучше бы и не сталкивались.

Изабель покорно садится и как-то слишком резко протягивает руку Алеку, не смотря на него. Зато он смотрит, она кожей чувствует, что он смотрит. Пальцами тянется к нему, перебирая воздух.

— Возьми меня за руку, — произносит она решительно, со свистом втягивая воздух носом. — И не отпускай, — встречается с ним взглядом, где-то глубоко за радужкой темных глаза все же скрывается страх, — не отпускай до самого конца, хорошо?

Алек кивает.

Боится. Конечно же, она боится. И глупо думать иначе. Ее учили скрывать собственный страх, а не искоренять его как таковой.

Алек сжимает руку сестры. Сейчас начнется.

— Выпивайте, — командует представитель Конклава. — Только не залпом, а медленно.

Сейчас стабильная и привычная жизнь на бешенной скорости резко повернет куда-то за угол, вылетит на повороте в обрыв. Изабель стискивает его ладонь чуть крепче. И все же делает глоток, встречаясь взглядом с матерью, отцом, Максом. Пока она медленно выпивает содержимое пузырька, Алек ловит себя на мысли, что видит ее не в последний раз.

Он обязательно еще встретит ее несколько раз на улицах Нью-Йорка, рискуя оказаться под трибуналом за подобное. Единственный раз, забыв нанести руну Невидимости, врежется в нее в толпе и машинально поймает за плечи, фраза слетит с языка неосознанно: «Изабель, можно аккуратнее?» — а потом он испарится в толпе. Оставив ее наедине с запутанными мыслями, откуда он может знать ее имя. И с совершенно лживым: «Простите, обознался».

Но сейчас его сестра все еще часть этого мира. Изгнанная, обвиненная, приговоренная к тому, что намного хуже смерти. Большим пальцем он гладит тыльную сторону ее ладони. И Изабель смотрит на Алека мутным взглядом, когда допивает содержимое пузырька. Начинает улыбаться и неразборчивый почти голос — перед тем, как она теряет сознание — уверяет:

— Все будет хорошо.

А потом, когда процесс заканчивается, когда на ее теле слишком много шрамов и ни одной руны, когда она без чувств напоминает ему мертвую, он теряет ее.

========== 14 ==========

Он ее любит или боится одиночества?

С момента разрыва с Магнусом Алек почти что впадает в апатию, катится в сторону бездонной пропасти. Нет, он не сидит постоянно в собственной спальне, не перестает есть или спать. Все так же выполняет свою работу, цедит нелестные фразы в сторону Клэри и продолжает вроде как жить. Эта апатия внутреннего характера, у него что-то внутри отмирать начинает. И Изабель с ее заботой и беспокойством он никуда от себя не гонит. Наоборот. С присутствием сестры рядом огромная черная гнилая дыра внутри перестает расти.

А Изабель злится. Снова и снова на повышенных тонах начинает высказываться в сторону Бейна. Она распаляется и никак успокоиться не может. Обрывает телефон магу и записывает столько голосовых сообщений, что совершенно непонятно, как у того еще работает мобильник.

Алек слышит, как она орет вечерами, когда уходит к себе.

Она орет:

— Магнус Бейн, ты охерел!

Он прикрывает глаза, мысленно пытается отвлечься, уйти, исчезнуть. Он может не слышать всего этого, если не захочет.

Она орет в трубку:

— Думаешь, можешь так просто бросить моего брата?

Он закрывает дверь в свою комнату и никак не может понять, с каких пор стены в Институте превратились в картонные.

А она продолжает орать, хотя никто на другом конце провода и не отвечает.

Алек говорит сестре, что не стоит звонить. Что не стоит ездить, не стоит вообще что-то решать. Все равно все уже решено, видимо. Раньше надо было пытаться что-то изменить. Сейчас — поздно. Она касается его плеча, шеи, накрывая кожу своей ладонью. И ему горячо от ее прикосновений, почти жарко. Изабель сжимает его в объятиях слишком крепко.

— Я не позволю какому-то четырехсотлетнему магу разбить тебе сердце. Я его из-под земли вытащу.

— Неважно, — отзывается он. — Оставь эту идею, Изабель.

Ведь он сам виноват, в самом-то деле. Ведь это он был настолько увлечен мыслью, что рано или поздно потеряет Магнуса из-за бессмертия того, что не заметил, как переступил черту в своих попытках удержаться за настоящее. Алек гладит сестру по голове, путается пальцами в ее волосах и впервые отмечает для себя, насколько они мягкие. Насколько ему спокойнее дышится рядом с ней.

— Нет, не оставлю, — она чуть отстраняется, чтобы посмотреть четко на него. — Я же люблю тебя.

А он все никак не может выпустить пряди ее волос из пальцев. Встречается с ней взглядом.

Алек выдыхает:

— Я тоже тебя люблю, — и чуть хмурится.

Так, будто это и без того понятная истина, будто и говорить этого не нужно. Неужели она не видит сама?