Душа "Совёнка" (СИ)

Кто же этот человек на самом деле — хулиган или домашний мальчик? Этот вопрос неправильный. Его мышление, его самосознание расколото на множество частей, из которых он собирает себе маски, каждый раз показываясь то так, то эдак. Поэтому личность переходит в маску, а маска образует личность.

Так же и с Нылкой. Нылка — лишь имя, которое я дал маске. Рана — имя другой маски. Лишь исключительные события позволят разбить маски и собрать из кусочков…

— ...то, что называют целостной личностью.

Находясь в трансе, я краем сознания улавливал, что происходило. Я сел за стол к Нылке, начал ей что-то втирать и попутно есть её завтрак. Нылка уже стала Раной и свирепела с каждой секундой.

— Так вот, я это к чему… — я растягивал каждое слово, поднимаясь и отходя. — Мне нравится Нылка — тихая, печальная девочка, которую надо взять на ручки и пожалеть...

Рана поднялась со стула. Её пока спокойный, но полный решимости взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Но Рана — ока какая-то более… живая и настоящая, что ли. Этим она мне нравится даже больше. Ладно, я пошёл…

Девушка закрыла лицом руками и побежала в мою сторону. Я едва успел отскочить — она, уже став Нылкой, на полной скорости вылетела из столовой. Судя по всему, я сделал что-то не так…

В любом случае, мне есть о чём подумать.

Что есть сознание? Возможных ответов много, как и форм, в которых существует сознание. Оно подобно механизму, которым пытается управлять наше Я. Но механизм этот сложен и глючен. То, что в повседневной жизни кажется надёжным, невероятно уязвимо и работает с кучей ошибок, а то, что кажется багом, может быть невероятной фичей. Все элементы сознания взаимосвязаны, и устранение одной кажущейся ошибки может обернуться сотнями других. Но самое сложное — понять, где кончается Я и начинаются механизмы сознания, и где кончается ошибка и начинается норма.

Мои трансовые состояния для многих кажутся ошибкой, но для меня это естественный способ мыслить. В них я могу контролировать ход основного потока мыслей и его взаимодействия с реальностью. С их помощью я могу решать весьма сложные и нетривиальные задачи, и я достаточно подготовлен, чтобы переходить из них в “нормальное” в нужный момент. Иногда случаются курьёзы, но и на старуху бывает проруха.

Судя по всему, лагерь отслеживает выбор не только действий, но и внутренних состояний — оказываясь в ключевых для системы моментах, я выбираю направление потока мыслей в трансовом состоянии, и лагерь принимает это за выбор предложенных им вариантов.

Естественно, меня такое не устраивает от слова совсем. Но раз так, то нужно придумать и меры противодействия. А для этого мне нужна правильная обстановка.

Вот так я и дошёл до медпункта. Как раз и правильная обстановка, и хорошая компания. Тем более мне после вчерашнего надо было показаться. Наверное.

На пороге меня как раз встретила Виолестра.

— Привет… пионер. Никак подлечиться пришёл? — Предположим, да. А что-то изменится, если я скажу, что я просто гулял? — Тогда я скажу, прогульщик, что у меня для тебя есть ответственное поручение. — Раздеться для проверки зрения? — Можешь начинать прямо здесь, я разрешаю, — улыбнулась она.

Удар ниже пояса, однако!

— Вы мне поможете составить опись лекарств, которые сегодня привезли, — сказала она, но улыбка с её лица так и не сползла.

Из-за спины Виолестры выглянула Нылка, всё ещё красная от произошедшего в столовой.

Вот вроде охота сказать, что я думаю про это поручение, а вроде охота продолжить ничего не значащие заигрывания с медсестричкой…

О нет!..

Мы ценим правду, и мы её боимся. Мы осуждаем ложь, но мы не можем без неё. В некотором смысле ложь для нас ценнее правды. Притом, что правда бесценна.

Если все будут говорить только правду, люди не уживутся друг с другом. Мы смягчаем правду, обильно разбавляя её ложью, дабы упростить себе жизнь. Но постоянная ложь убивает доверие. Без которого жизнь не легче, чем с одной только правдой.

Для себя я нашёл выход из дилеммы: я стремлюсь всегда говорить правду. Иногда я её даже и придумываю. Но если правда слишком груба, я могу и промолчать. Но вместо меня может сказать и моя задница: “Привет, я его задница! И пока!..”

Очнулся я, когда практически прибежал на площадь. К счастью, там было немноголюдно, поэтому можно было спокойно выругаться. Всё-таки очень неприятно, когда собственный разум выкидывает такие штуки. Положение спасет невероятная атмосфера безопасности лагеря: за мои мелкие проделки никто мне ухо не откусит. Также, судя по прошлому разу, часть сознания продолжает работать даже в трансовом состоянии. А значит, я всё ещё могу вернуть контроль над моим разумом даже в важные для лагеря моменты. Но, как это ни ужасно, мне придётся ещё пару раз “накрыться”.

Пока я собирался с духом, до ушей дошли какие-то звуки, доносившиеся со стороны сцены. Музыка, значит. А что я могу в плане искусства?

Искусство — игра с формой и сутью. Собирая правильную форму, ты кажешься более искусен, чем выдавая неоформленную суть. Но в истинном шедевре они едины и неразрывны.