Душа за работой: от отчуждения к автономии

Почему здание World Trade Centers Нью-Йорке из двух башен? Все небоскрёбы на Манхэттене довольствовались тем, что противостояли друг другу в вертикальной конкуренции, образуя архитектурную панораму по образу и подобию капиталистической системы, картину пирамидальных джунглей, где сражаются между собой небоскрёбы. <…> Эта новая архитектура воплощает собой новую систему, систему не конкуренции, а исчисления, где конкуренция уступила место корреляциям. (Нью-Йорк – единственный в мире город, который на протяжении всей своей истории с поразительной точностью и в полном масштабе являет собой современную форму системы капитала; при перемене этой формы мгновенно меняется и он сам, чего не делал ни один европейский город.) Сегодняшняя его архитектурная графика – графика монополии; две башни WTC, правильные параллелепипеды высотой 400 метров на квадратном основании, представляют собой безупречно уравновешенные и слепые сообщающиеся сосуды; сам факт наличия этих двух идентичных башен означает конец всякой конкуренции, конец всякой оригинальной референции⁸¹.

Однако на этом история вопроса не завершилась.

После трагедии 11 сентября 2001 года Бодрийяр опубликовал скандального содержания текст, в котором признал: событие вновь возвращается в повестку дня. Вместе с двумя манхэттенскими башнями разрушилось и очарование симуляцией, рухнул процесс бесконечного удвоения. «Дух терроризма» – эссе, написанное по горячим следам самого впечатляющего теракта в истории. Слово «впечатляющий» носит в данном случае двусмысленный и даже парадоксальный характер: речь одновременно идёт как о зрелище, так и о крушении зрелища; это одновременно и имплозия (взрыв, направленный внутрь), и взрыв, направленный вовне. Цель, которую преследовал Бодрийяр при работе над этим эссе, восславить возвращение События, вырвавшегося из западни симуляции:

В случае с терактами в нью-йоркском Всемирном торговом центре мы имеем дело с событием абсолютным, настоящей «матерью» событий, событием в чистом виде, которое сконцентрировало в себе все те события, которые так и не произошли⁸².

Катастрофическое воображаемое долгое время стремилось исторгнуть из себя это событие. Между тем та небывалая концентрация обладающей возможностью принимать решения власти, которую создаёт семиокапитализм, весьма созвучна всякого рода катастрофам. Недопустимый, самоубийственный жест демонстрирует совершенную фиктивность безграничной власти, ставит эту власть перед лицом отрицания, которое её аннулирует и в буквальном смысле обращает в прах. Смерть, как и самоубийство, непредвиденное событие, вновь приводящее в движение цепь событий.

Начиная с этого момента самоубийство выступает на исторической сцене нового тысячелетия в заглавной роли. С какой бы точки зрения ни рассматривать историю XXI века, с точки зрения капиталистических догм, с точки зрения тотальной разочарованности, с точки зрения эволюции фанатизма, самоубийство есть истина, которую всячески маскируют официальные дискурсы, будь то риторика безграничного роста или риторика национального (религиозного) интегризма.

Самоубийство