Душегуб

Она действительно добиралась на специально за ней посланной служебной «Ниве» лесхоза. И погода стояла не лучшая, февральская, ветреная, с морозами. Нексин попытался понять ее, принял ее слова, этим объяснил плохое настроение и больше не задавал подобных вопросов. Елена Аркадьевна практически весь день не выходила из дому, ссылаясь, что слишком легко, по-городскому, оделась. За окном мела мелкая поземка, был нерабочий день, и на улице совсем не было сельчан, сидевших по теплым домам. Не подняло ей настроения и приготовленное Нексиным небольшое праздничное застолье, во время которого они перекидывались короткими, сухими репликами; а со стороны было очень странно видеть, что между этими, казалось бы, очень близкими друг к другу людьми были пустота, скука и молчание, которые не оставляют места для страсти.

Однако Нексин, несмотря на некоторую недомолвку между ними, считал, что они провели замечательные день и ночь. Утром, отправляя Лену домой снова на служебной «Ниве», они договорились, что он сам, если она не сможет в ближайшее время снова приехать из-за холодов, приедет к ней 23 февраля, затем, разумеется, 8 марта.

Вот и сейчас, в субботний день, он пошел в контору, чтобы позвонить Хромовой, потом заняться бумагами, спокойно подумать по поводу своих дальнейших действий, в связи с последними событиями в лесхозе.

Войдя к себе в кабинет, он неожиданно обнаружил Борец, копошащуюся без его разрешения среди папок на полках книжного шкафа.

— Я пришла доделать положение о служебных обязанностях, как вы просили. Дело в том, что некоторые инструкции находятся здесь, в этих папках, — сказала она, ничуть в этот раз не растерявшись, при виде его удивленного лица. — Я предполагала, что вы придете, но немного позднее, ведь сегодня не рабочий день.

Нексин сразу ей не ответил. Борец, смутившись его молчанием, продолжала:

— Сегодня я с утра специально напекла для вас пирожки.

Нексин продолжал держать паузу, неловкую для обоих, она становилась слишком длинной, и в этом молчании было какое-то недоверие и подозрение, которые только и оставалось назвать своим именем. Неудобную ситуацию неожиданно разрешил резко запевший в приемной чайник.

— Пирожки-то с чем? — спросил Нексин, не зная, как сгладить ситуацию.

— С черникой и брусникой, — как ни в чем не бывало, ответила Борец. — Я мигом, сейчас заварю кофе.

В здании было тихо; чугунные батареи, отапливаемые от центральной котельной, где не жалели дров, были горячи, их сухое тепло после мороза улицы создавало такую уютную обстановку, что у Нексина, который хотел еще несколько минут назад сказать Борец что-то плохое, выразить неудовольствие тем, что она была одна в его кабинете, улучшилось. Он присел к столу, на котором дымилась чашка кофе и стояла тарелка с горкой аппетитных пирожков; и, когда Борец собралась выйти к себе, он остановил ее и попросил, чтобы не уходила, взяла себе чашку. Они мирно, без докучавших обычно в приемной посетителей, стали вести беседу.

Гораздо словоохотливее была Борец; она снова высказала свое восхищение тем, что Нексин справедливо разобрался в деле Кишкелса, в поселке люди ему за это очень благодарны, они стали верить, что бывают руководители, которые заботятся о простых людях. Она, конечно, лгала, потому как ей было известно, что Нексин с самого начала знал о том, что главный инженер Резник и мастер Варкентин хотели скрыть от учета дело Кишкелса. Но теперь это не имело значения, главное — был нынешний поступок директора, о причине которого Борец догадывалась, но ее все устраивало, а больше всего то, что Резника отстранили от принятия важных административных решений по лесхозу.

Нексину, как всегда, было приятно слышать в свой адрес лесть. Для него она была слаще халвы и меда, важнее любви женщины; ведь похвалы и славы ради он жил, чтобы выделяться в толпе, и был готов на что угодно. Возможно, такому, как он, следовало стать актером кино, помятуя высказывание его представителей, что «самый простой способ прославиться — стать актером кино», но на это вряд ли бы согласился — считал себя слишком серьезным человеком, чтобы опуститься до положения лицедея.

Тем временем Борец как-то плавно в беседе перешла к лютеранскому священнику, который недавно ей сказал, что весьма рад новому директору и через нее приглашает Нексина посетить церковь в ближайшее воскресенье.

— Передайте ему от меня «спасибо»! — сказал Нексин. — Я, конечно, уже не прежний воинствующий атеист, они, к сожалению, оказались не у дел вместе со старой властью, хотя на этот счет у меня есть свои соображения, но в мои планы на завтрашний день поход в церковь не входит.

— Алексей Иванович, ведь я тоже, как, наверное, вы, была октябренком, пионером, комсомолкой, членом коммунистической партии и сейчас — скажу по секрету — свой партбилет храню здесь, на работе, в сейфе; но пастор Либерс хороший человек, его приятно просто послушать, потому как плохому не учит и к нехорошим делам не призывает. Поэтому можете зайти в церковь даже из любопытства.

— Разве что только из любопытства, — сказал Нексин.