Душегуб

— Но, Алексей Иванович, ведь без женщины тоже не обойтись… Нам, следовательно, остается в этой жизни быть внимательнее и осторожнее в общении с ними… А я, признаться, все ломал голову и никак не мог свести концы с концами по вашему вопросу… Ведь никто выше, из центра, — он поднял указательный палец, — ко мне лично не обращался и не просил, чтобы вас убрали с директорства лесхозом… Вопрос возник как-то сам по себе… Правда, упоминались две причины. Первая: что не справляетесь с работой, что имеете серьезный случай по технике безопасности, а в канун выборов недопустимо, чтобы на кого-то из членов партии указали наши конкуренты, что у нас нелады с законом. Вторая причина: вы не способны инвестировать в дела партии, то есть это тот самый вопрос о «десятине». Такой вот расклад…

Оашев, подытоживая сказанное, развел руками. Нексин, выслушав его, выпрямил спину и неожиданно для Оашева произнес:

— Все так, но я пришел на встречу с вами в том числе и для того, чтобы мне помогли решить мой вопрос с директорством… Разумеется, не бесплатно.

— Неплохо сказано… — Оашев схватился за стул, словно испугавшись, даже отодвинулся от стола. — Главное, сказано по существу… Вы, оказывается, человек напористый.

— Куда денешься, если прижмет…

— Верно. Будем считать, что вопрос с уголовным делом по факту смерти рабочего вашего лесхоза практически решен. С вашим районным прокурором мы в прекрасных отношениях, следователь никуда не денется — сделает все как надо. Вам здесь особенно опасаться нечего, хотя сложности будут, о Варкентине я ведь не так просто упомянул. Мне было доложено, что адвокат Резника хвастался и проболтался следователю, что свидетель Варкентин при наступлении каких-то особенных обстоятельств откажется от своих слов против Резника, будет все валить на директора. Теперь я начинаю понимать, что «особенные обстоятельства» — это, по-видимому, смещение вас с должности… И действительно, подумайте, какой может быть у Варкентина к вам интерес, если вы перестанете быть директором?..

Нексин вспомнил свой последний разговор с Варкентиным, его самоуверенность и некоторую наглость в общении с ним, директором лесхоза, и подумал, что Оашев, пожалуй, прав. Если его лишат директорства, Варкентин может себя повести непредсказуемо в деле Кишкелса, но что всего хуже — приплетет и историю с Валксом.

— Выходит, — продолжал Оашев, — вам, Алесей Иванович, никак нельзя остаться без места директора.

— Никак нельзя, Юлий Викторович! — заверил Нексин. — Затем к вам и пришел.

— Что ж, буду стараться. И знаете, что я сделаю?.. — У Оашева сделалось очень важное и начальственное выражение лица. Не дожидаясь ответа Нексина, он сказал: — Я поступлю самым что ни на есть прямолинейным образом, против чего членам совета партии «За Отечество» станет нечего возразить. Я им скажу такое — и это будет с моей стороны как бы гражданская позиция партийца, который по-человечески, искренне и честно хочет защитить своего коллегу, которого очень хорошо раньше многие знали, — что они замолчат… Я поручусь за вас… Скажу, что в деле с рабочим-лесорубом у вас все хорошо, а по поводу «десятины» скажу тривиальное, что вы уже отработали три месяца, вникли в производство, а любому новому директору все нужно будет начинать заново… И это логично… Убрав Нексина, ничего не выиграем, поэтому нечего прежде времени «резать молодую курицу, которая только готовится нести яйца».

Было очевидно, что Оашеву самому понравилось, как он все правильно сказал. Нексин не скрывал удовлетворения:

— Большое спасибо, Юлий Викторович! Как вы все разложили по полочкам. Буду вашим вечным должником.

— Вечным быть не надо, Алексей Иванович, потому хотя бы, что мы не живем вечно, а если и есть где-то вечность, — он поднял указательный палец вверх, — так ведь говорят, что там все бесплатно… К сожалению, на грешной земле не так.

Нексин его без дальнейших слов понял и спросил: сколько? Оашев не задержался с ответом:

— В три раза более, чем то, что здесь. — Он хлопнул ладонью по лежавшей перед ним папке, давая понять, что разговор окончен. — Дело серьезное, судьбоносное…

11