Души

Что касается технических деталей, меня зовут Григорий Цирульник, для близких – Гриша. После репатриации в Израиль меня стали звать Гершон. Если вы спросите меня, то я не ощущаю себя ни Григорием, ни Гришей и уж никак не Гершоном. Возраст? Тридцать девять. Да, это воплощение тянется дольше, чем предыдущие.

Место жительства: Яфо, Израиль. Что представляет собой Яфо? Возьмите самый убогий район в вашем городе, теперь затолкайте туда два конфликтующих друг с другом народа, добавьте горстку нелегальных иммигрантов и поместите их всех в доме, построенном шестьдесят лет назад и никогда не ремонтировавшемся. Поднимитесь по выщербленным ступеням (лифта нет) на четвертый этаж и постучите в дверь (звонок не работает) – и, может быть, я вам открою. Примерно четыре тысячи лет назад Ирод преподнес Яфо в дар Клеопатре, сегодня она могла бы запросто предъявить претензию.

За окном январь, однако жарко. Час дня. Для меня это еще утро, но для Марины… Ах да, надо же рассказать и о ней.

Марина – женщина, которой выпала сомнительная честь послужить мне матерью в этом воплощении. Она постсоветская эмигрантка с посттравматическим синдромом, девушка с плаката, посвященного человеческим страданиям. Всегда с пятнами помады на губах и стрелками на чулках. Даже в возрасте шестидесяти двух лет продолжает поддерживать связь с одноклассницами, оставшимися в России. Однажды она показала мне фотографию одной из них у куста малины. “Это на даче!” – воскликнула она ностальгически. Дача – это летний домик по-русски. Я сказал: “Ты сейчас дома, а на дворе лето, так чему тут завидовать?”

Это она меня разбудила постукиванием ногтей по клавишам, словно мышь гадила мне в ухо. Я виноват, что единственный в доме компьютер стоит именно в моей комнате? Мне вот-вот уже стукнет сорок, черт возьми. Я сплю голым и думаю, что любой здравомыслящий человек согласится с тем, что я имею право на минимальное личное пространство. Я отбросил одеяло и встал перед ней, одетый не более чем когда вылез у нее между ног. Она унеслась прочь, кудахча как курица: “Что ты, Гриша, прямо как маленький!” Я крикнул ей вслед: “Я тебе три тыщи раз говорил не входить ко мне в комнату, когда я сплю!”

Я согласен терпеть ее только потому, что она платит за квартиру и по счетам. Марина работает смотрительницей в Тель-Авивском музее. Это вроде спасателя, только без солнца, без моря и без спасания. Главное сходство – это слова “осторожно” и “нет”, которые она выкрикивает с сильным акцентом каждому, кто слишком близко подойдет к какой-нибудь картине, или разговаривает по мобильному, или обжимается с девушкой в темном углу. Честь вам и хвала, госпожа Марина, за то, как вы использовали свою привезенную из России академическую степень.

На сей раз я родился в Москве в 1981 году. Замерзшие железные качели-карусели, худенькая училка в массивных очках, цветные обои, гитара-семиструнка, кряхтящий, как старуха, паркет, творог с изюмом, прерывистая мелодия перестука створок турникета в метро, от которой сжимается сердце. Мой русский – язык девятилетнего ребенка, в этом возрасте я уехал в Израиль. Очень редко я отвечаю Марине по-русски, в основном когда злюсь или подлизываюсь.

Тьфу, какая вдруг сухость во рту… Почистить зубы, что ли? Да нет, достаточно выпить немного кока-колы, ой, лопающиеся пузырьки на поверхности черной жидкости напоминают мне венецианский небосвод. Ну и ну, как же сухо во рту…

К черту, теперь мне надо отлить. Кстати, в этом воплощении мне сделали обрезание в десять лет, через год после того, как мы приехали в Израиль. Варвары. Мой отец в этом воплощении, Петр Цирульник, отвез меня в больницу в Иерусалиме без всяких там предисловий и объяснений. Я стоял в очереди из новых репатриантов, детей, подростков и даже взрослых мужиков. Ни один из них не пришел заключать завет с Богом, единственной их целью было стать равными среди равных, а для этого нужно резать – так постановил отдел социальной инженерии в плавильном котле еврейского государства. Деловая торопливая атмосфера, чтобы никто не успел передумать. Длинноволосый парень с ученым видом объяснял, что брит-мила[114] – это татуировка на половом члене. Другой, худой и смуглый, утверждал, что Бричмула – место в Казахстане. Из всех них лишь я точно знал, что должно произойти. В прошлом я уже дважды прошел через это, как Гец и как Гедалья, но не противился и не возражал другим, почему – сложно объяснить. Я был отстранен и погружен в себя. Когда отошла местная анестезия, которую нам сделали, о-о-о…

Пардон, еще секунда, и я описаюсь, сейчас вернусь!

Ладно, это заняло много времени, потому что я принял ванну. Было необходимо, я не мылся с того дня, когда начал писа́ть, то есть неделю. Вдруг почувствовал себя таким замаранным, будто все мое тело покрылось толстой коркой грязи.