Душнила

Спустя три или четыре пива, отправляюсь в туалет по большому. В кабинке меня ожидает киндер-сюрприз – те самые малолетки. Жадно глотают воздух, взявшись за руки в одной эшафотной петле. Одна из них дьявольски похожа на Лёлю. Злостно выпинываю обеих из кабинки и передаю знакомому бармену. Хуй вам, а не ритуальные самоубийства в моем возлюбленном храме жизни. Сажусь на толчок в позе мыслителя, и действительно задумываюсь. А что, если Лёля таки нашла нового кандидата на роль гребанного Адама. Чем дольше думаю, тем паршивее становится. Иисусе, как же я до этого докатился. Ведь я должен был стать отцом. Должен был раскрыть это блядское дело. Плачу как баба в зассатой общественной сральне в компании последних отбросов рода человеческого, в то время, как все образцовые члены ебучего общества уже давно вознеслись на блядское небо. Очень кстати вспоминаю про, без дела болтающуюся у самого потолка, самодельную виселицу из кожаного ремешка. Поднимаюсь на обоссанный ободок унитаза, и, по ходу дела, с меня окончательно спадают штаны. Насрать. Всхлипываю и вытираю лицо рукавом. Просовываю голову в петлю, но не успеваю даже подумать о том, чтобы нацарапать предсмертную кляксу на дверях туалета, потому что поскальзываюсь, и ремень стягивается вокруг шеи, как сраный питон Каа. В туалете итак прилично пованивало, так что трудно было дышать, а тут еще и это. Бляшка ремня поддерживает подбородок, так что я нихера не вижу, что там творится внизу. На лбу вздуваются вены. Ощупью пытаюсь вернуться на ободок унитаза, но ребристая подошва ботинок, как назло, наглотавшаяся снега в курилке, только скользит по щедро обоссанному стульчаку, и я раскачиваюсь взад-вперед. Вдобавок в открытый рот залетает муха и окончательно блокирует дыхание. Уже начинаю думать, что, наверное, мне пиздец, как вдруг сверху что-то потрескивает, и, благослови Господь унаследованные от отца тяжелые кости, навесной потолок проваливается под тяжестью моего скелета. Бьюсь головой о плитку и отключаюсь. Свет отключается вместе со мной, и я остаюсь лежать на зассатом полу без штанов, занимая общественную уборную на всю ночь…

1

Всё. Кончились люди. Кроме нас здесь больше никого нет. Если раньше нам казалось, что должен быть хоть кто-то еще, то теперь мы уже точно знаем, что все человеческое население умещается в полях засаленного зеркала в туалетной комнате нашей квартиры.

Я-мы человечество. Кислое похмельное пиво множит горькие симптомы отчаяния. Еще пару месяцев назад рюмочные были последним оплотом цивилизации, от которой на текущий момент ни осталось ничего, кроме наследственной массы и нас самих, в качестве единственного живого наследника. Сами себе бармен, сами себе вышибала, сами себе наливаем, сами же и выбрасываем в улицу ощетиненное пьяное тело. В каждом втором окне встречается виселица, на каждом первом светофоре качается труп. Десять дней праздников, от Нового Года и до Рождества, превратились в настоящий фестиваль самоубийств. Страдая от безделья и самокопания, люди в кой-то веки взялись за чтение. Главным литературным хитом всех новогодних распродаж, само собой, стала монография профессора, украшенная красной атласной лентой. Живым с каникул не возвратился никто. Кто бы мог подумать, что даже королева английская еще способна на то, чтобы умереть не своей смертью. До чтения дорвались все: от заключенных тюрем до космонавтов на МКС, а последними погибли от голода, оставшиеся без ухода умственно отсталые и душевнобольные – эти современные юродивые просветленные, забывшие вкусить от древа познания, или вкусившие слишком много. Какое-то время их еще можно было встретить бесцельно шатающимися по улицам городов, словно зомби. Учитывая то, что мы сами превратились в зомби задолго до того, как это вошло в моду, – они нам не нравились, но и спрашивать с них было бесполезно. Сперва прекратилось телевещание, за ним отвалился интернет (там все равно не оставалось ничего кроме мемов и подкастов по философии самоубийства), а газеты и радио успели стать пережитком еще задолго до, так называемого, "всемирного демографического кризиса". Новым средством массовой информации стал вид из окна. А в мире без новостей, главная новость, как обычно, одна – погода. И погода, как назло, стояла уебищнейшая. Столица не помнила таких заморозков, по крайней мере, со дня нашего рождения.

Мы тщетно пытались отыскать в городе Лёлю, а затем хоть кого-нибудь. Мы не расстраивались, когда вырубился телефон, ведь звонить все равно было некому. Когда отключился свет, мы насобирали в окрестных церквях свечей. Когда вырубилось и отопление, пришлось порубить Лёлины холсты на дрова, пригодился спрятанный под обоями старый камин. Тяжелее всего было без музыки. Из электричества осталось только статическое. А без электричества наши наушники не сгодились бы даже для виселицы. Пришлось разучить пару песен на Лёлином укулеле. Когда становится трудно растопить камин, мы ночуем в соседской машине, благо с бензином теперь нет никаких проблем, теперь его хватит на всех.