Мы бреемся, умываясь кипяченой водой, и спускаемся по обледенелой подъездной лестнице, выудив пластиковый пакет из пакета с пакетами, и отправляемся в супермаркет, где в кабинете администратора, менеджер смены болтается на проводе от сканера для штрих кодов. В карусельных дверях, запутавшись в поводке, скулит чей-то когда-то домашний ретривер, одичавший в темноте от голода и одиночества. Я-мы перешагиваем его. Во выключенных холодильниках роются клювами голуби, жадно вгрызаясь в куриные нагетсы, щедро обсыпанные панировкой, так что кругом летают крошки и мошки. В тусклом свете свечи смотрится все это довольно чудовищно, и, ко всему прочему, сопровождается зловещими саундтреками, сведенными из крысиной возни, хлопанья крыльев, и задувающим в разбитые окна сквозняком, начиненным колючими снежными хлопьями. В овощном отделе еще осталось кое-что съестное. Кладем в тележку пару зеленых яблок, насквозь пропитанных искусственно продлевающим жизнь реагентом, и, зажимая пальцами нос, движемся к бакалее через мясной отдел, где, как на рынке в юго-восточной Азии, на стеллажах копошатся живые личинки, тараканы и мухи.
Раньше, когда еще была жива Лида, мы помним, что очень любили ходить по магазинам. Такое у нас было маленькое бытовое хобби. Теперь здесь пахнет, как в крематории, если не хуже, и дальше пятнадцати минут оставаться просто нельзя. Мы хватаем что-нибудь с полки и бросаем в тележку, а в темноте что-то пугливо хлопает крыльями. Лида всегда составляла список покупок, а мы хватаем, что попадется. Очень кстати, попадается водка. Мы кладем в тележку пару бутылок и едем дальше. В животе со вчерашнего гуляет северный ветер. Сегодня на ужин макароны по-флотски. Найти бы тушенку.
МАААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААУ
Кот. Мы наступили ему на хвост. Можт, если не удастся найти тушенки, съедим
МАААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААУ
Кот продолжает орать. Мы убираем ногу и перешагиваем зверюгу. Какой-то он потрепанный. Все-таки лучше тушенка. Кот зачем-то увязывается за нами…
Дома разводим камин, и рыжий зверюга сворачивается калачиком на ковре. Он объелся тушенки и теперь спит, а его усы от тепла тоже сворачиваются, как струны. Я-мы настраиваем укулеле и тихо бренчим, чтобы не разбудить. Выходим на черную лестницу, и долго-долго смотрим в пролет. Умели же раньше строить дома. Смертельно крутые лестничные марши и самоубийственные пролеты между ними. Сложно представить, сколько раньше было любителей через них полетать, раз это превратилось в нарицательное название.
Да-а. На людей нельзя положиться – они в любой момент могут покончить с собой. Но мы, пожалуй, еще поживем. Бросаем вниз скуренный до основания бычок, возвращаемся в дом и пытаемся читать, позаимствованный из сейфа в кабинете старшего лейтенанта оригинал монографии. Неужели профессор действительно оказался прав? Нет. Мы отказываемся верить в это. Мы отказываемся соглашаться с тем, что в нашем существовании нет никакого смысла. Мы не какой-нибудь вирус. Я-мы капитан юстиции Листопадов, и раз уж мы здесь, значит должна быть какая-то цель, и мы ее обязательно обнаружим.
Может, оно было бы и неплохо – жить с Лёлей как первые люди, будучи последними людьми на Земле. Может, она и была права. Все лучше, чем теперь. Но теперь мы этого уже никогда не узнаем.
МАААААААААААААААААААААУ
Кот оказался какой-то бешеный. Может кричать без конца и начала, как новорожденный – во время игр, еды и сна, которого