Душнила

– БЛЯДЬ. Где еще это есть? – спршиваю, указывая на ее мобильный.

Молчание.

– НУ ЧЕ ТЫ МОЛЧИШЬ? Я СПРАШИВАЮ, ГДЕ ЕЩЕ ЭТА КНИГА, КРОМЕ ТВОЕГО ЕБУЧЕГО ТЕЛЕФОНА?

– В интернете…

Не в силах больше кричать, закатываю глаза и делаю глоток пива.

– Значит так… Сделаем вид, что ничего не было, ладно? Я сейчас быстренько пойду в туалет, умоюсь там, приведу себя в порядок и все такое, а ты, пока удали НАХУЙ эту книгу из интернета. Возражения не принимаются.

Когда я уходил, меня провожали ее жалкие всхлипывания и осторожные взгляды пьяниц, а когда вернулся за столиком уже не было ни Лёли ни монографии. Я взял бутерброды и уселся на место.

12310000

Салон гармошки ночного автобуса, скользящего по садовому задувает боре́й. Его содержимое – это социально-демографический срез. Это та самая публика, которая, случись авиакатастрофа, оказалась бы с вами на одном необитаемом острове, взамен доктора Джека и Кейт из сериала. Сегодня я здесь один, не считая водителя, и сколько осталось таких как мы, точно сказать нельзя. Это уже слишком. Даже для новогодней ночи. За башней с часами потрескивает салют. Кое-где даже слышно жидкие аплодисменты колядующих горожан. Город живет свою жизнь. Початая бутылка «Абрау-Дюрсо» покачивается между ног.

Леди исчезла, оставив бродягу бродяжничать, и не оставив даже записки. Когда мы впервые встретились, она напоминала пустую дискету, которая к последней встрече изрядно понахватала вирусов. Да уж. Лучше мне одному. По крайней мере, больше шансов остаться в живых, что вообще-то теперь уже само по себе аморально. Монография профессора, опубликованная Лелей и, наспех переведенная на семьдесят мировых языков, за считанные дни приобрела статус мирового бестселлера, затмив даже тиражи Библии (само собой, в пересчете на текущие демографические показатели, ведь по данным последней обязательной интернет-переписи, которые теперь проводятся регулярно – один раз в две недели, человечество уже пора бы занести в красную книгу).

Это первый Новый Год без традиционного обращения президента. Он повесился. Вместе с любимой собакой. Развитые страны в одночасье превратились в недоразвитые, а развивающиеся остановились в развитии. Социальные службы страдают от кадрового дефицита, и город медленно, но верно идет к тому, чтобы в скором времени превратиться в сугроб. И каким же надо быть мудаком, чтобы купиться на всю эту эко-блевотину. Глобальное потепление, озоновый слой, тфу ты блять. Все, что человечеству нужно знать об озоне – это нума-нума эй. За автобусом с пеной у рта гонится свора бродячих собак, отбивая всякое желание выходить на следующей остановке. Интересно, что бы на все это сказал Иисус. Он ведь тоже был своего рода самоубийцей. Только в рюмочной, разумеется, всем на это поебать. Здесь каждой твари по паре, и барледи превращает наличные деньги в вино. Она узнает меня и говорит, что никогда еще не видела таким пьяным, а я отшучиваюсь, что, вообще-то не пил аж с прошлого года. За очарованием закономерно следует разочарование. Она молча уходит по своим делам. Пускай.

У барной стойки две пьяные разукрашенные малолетки на пирсинге, в коротких юбках и колготках в сетку, накачанные чем-то, превращающим зрачки в двоеточья. Говорю:

– Дарова, девчонки.

– Салют.

По хозяйски облокачиваюсь на стойку со своим пивом.

– Ну и жопа с этими самоубийцами, верно?

– В каком это смысле?

– В смысле "в каком смысле"? Люди дохнут как суки…

Одна пожимает плечами. Другая как-то недобро на меня пялится.

– Ну и что с того?

– А твоя подружка со всеми такая вежливая или только со мной?

Со спины появляется вышибала. Здоровый кавказец. Я его здесь впервые вижу.

– Так, ну что тут у нас, девушки? Докапывается?

– Да не, старичок, все путем. – говорю я, но он разговаривает с ними, а не со мной. Особенно с той, злобной сукой. Она кивает.

– Слышь, еще раз рядом с ними увижу – буш на улице праздновать. Усёк?

Я молча киваю, беру пиво и отчаливаю.

– Душнила какой-то… – говорит злобная сука своей подружке. Та безразлично пожимает плечами.