Душой наизнанку

Тот город гремел, точно ратное время,
Органно гудя оголтелой толпой.
Служила орава оправой арене,
Её обступивши блокадой рябой.

И рты говорили, и взоры горели:
Арену огнём нетерпения грели —
Вот-вот запылает бой!

И гул расползался, как поросли сора,
По площади, жаждою зрелища сыт;
С почтением вторили нервно сеньоры —
Шальному сопрано своих сеньорит.

Столпившись поодаль, как странные горы,
Глядят свысока витражами соборы,
Но чинность теряют церковную скоро:
Грядёт коррида коррид!

Толпа свистит! Толпа вопит!
Людской океан гомонит-кипит!
…Изящно скор, как вздор или вор,
Вскакивает матадор —
На общее обозренье.
Ликует столпотворенье,
Волненьем рождая шторм.
Да здравствует матадор!
Да здравствует матадор!..

Бравадно не опуская лица,
Герой сеньоритам кланяется;
Скрививши подобострастно рот,
Сеньорам честь отдает:
Мгновенье — вся честь отдана!
Толпа восхищеньем пьяна…

А битва близка,
Люд жаждет броска
И рукоплесканий роща тесна!..
Об руку рука,
О площадь — нога:
Как топота сила громка-велика!
На бой выводят быка.

Едва появился он — город замер,
Опутанный шорохом праздничных лент,
При виде исчадия древних сказаний,
Смурного — как дьявол испанских легенд.

Копыта пудовы, и взгляд его вязок,
А шкура черна, точно самая тень.
Шёл медленно зверь — злом немыслимых
сказок,
Которым пугают испанских детей.

И жалобно взвыли дряхлые церкви,
И стон колоколен омыл облака,
Когда заскрипели натужно цепи,
Пленившие плоть быка.

Рогами
рыл
он воздух — густой
И жгучий, словно старинный настой.

Но вновь загудел многолюдный рой;
И бык взревел с толпой в унисон.
Вселенскою силой свирепо он
Рванулся вперёд,
и времени ход
Стал бегом стремительным.

С небом томительным
Слит колокольный стон.
Коррида! Корриду, сестрицу раздора,
Рождал исходящий силою пляс.
За стягом пунцовым тореадора
Утробная страсть по арене неслась:

То бык, не закован природным законом,
Как буря, свободен от мер и мерил,
Взмывал над землёю игривым драконом
По воле упругих невидимых крыл.

Взлетал на дыбы, гарцевал нарочито,
Исполненный силы, что славно слепа,
Мычал, исполняя безумные па…
И солнцем искрились лихие копыта.

Но сталью сверкнуло, взметнувшись, копьё:
Исчадье, пади! — вот призванье твоё.
Пади от руки победителя,
Радетеля, повелителя!..
Пади —
  да с трепещущим древком в груди.
Пади!

Багрово вино;
     плоть — земли черней.
Ты, горло, утробную боль пролей!

…И хлынуло горе — изгрудный вой:
Бык рушится наземь, извергнув боль.

Ликует народ! Овладел толпой
Поистине славный бой!..

Выходит вперёд смущённый герой;
О времени ход — минуту утрой!
Неистовой бури хвалебной — минуту!..
Тщеславье — проситель, мгновение — люто:

Порвалось, как волос; другому черёд…
Поклоны герой господам отдаёт,
В ответ — продолжения страстного ждёт
Грозы всенародного рукоплескания.
Знать бы грядущего тайну заранее!
Знать бы грядущего мига секрет…
Чуть загремел вожделенный ответ —
Как безвозвратным угас замиранием,
Гордою вмиг головою поник:
Воздух взрезая, безудержный крик,
Смешанный с кровью, прорвался наружу…
Чёрное тело наземь обрушив,
Духом кричал умирающий бык.

Тело — что хлеб, а кровь — что кагор,
Вязок, что ладан, бездонный взор,
Смертью сгущаемый до первоздания…
Выло, давилось воем создание,
Рёвом хлестало в каждый собор —
Только б железо изжить из плоти.
Битвы итог наблюдая — поймёте? —
Кожей мороз ощутил матадор.

Грохот толпы отдалился в туманы,
В них и потух, словно рыцарский пыл…
Бык умирал. Щедро ширились раны
С каждым порывистым взмахом пьяным
Драных обломков невидимых крыл.

…
Вальсом конвульсий — почва от порчи падучей;
Мир аритмично сердечится от «пур фаворе»…

Бык возлежал — грузной, грязною, грустной тучей,
Масляным чёрным сгустком рогатого горя.

Сила смеркается, в смерти себе не верясь;
Гибель в разы розовее заката розового:

Кровь кислотой выжигает глаза кабальерос,
Очи красавиц ласкает, подобно розгам…

В этой крови, в этом сладком победой нектаре,
Руки умыл матадор, на колени рухнувши;
Ею же были омыты небесные дали.

Ветер, как в волосы, в струны испанской гитаре
Пальцы в сердцах запустил. Облака рыдали,
Словно душа беспросветно ослепшего юноши.