Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни

Незадолго до отъезда из Ленинграда я встретилась и объяснилась с Машей.

Это было нелегко – во мне снова горячей волной поднималась глубокая грусть – я была очень привязана к своей «сестричке» и к «моей дочке» Жанке.

Оказалось, что Маша уже была в курсе всего, брат рассказал ей в письме.

Спокойно выслушала меня и… одобрила. Сказала, что я права.

А я смотрела ей в глаза и видела перед собой Вовку. Это было прощание не только с Машей, но и с ним, одновременно. Заколотилось и болезненно сжалось сердце. Но отступать уже было некуда.

Мы очень тепло распрощались, расцеловались, стараясь не плакать. Договорились, что «не потеряемся», будем поддерживать отношения и обязательно встретимся снова! Иначе и не могло быть – мы очень многое пережили вместе, поэтому «срослись» душами.

Прошло много лет… В настоящее время мама с дочкой уже давно и успешно проживают в Нью-Йорке. Семья разрослась, пустила «корни и ветви».

Время от времени мы с Машей и перезваниваемся, и делимся новостями, обмениваемся советами, радуемся или печалимся друг за друга.

Володя стал очень крупным и известным бизнесменом. Он строит торговые комплексы в Москве и Петербурге.

Я часто думаю о том, что в то время у него уже были все деловые задатки и коммерческий талант. И если бы не было тех нелепых законов о валюте, то его жизнь сложилась бы иначе. И, вероятно, моя тоже. Наша жизнь…

Моя первая любовь остается одной из самых красивых и светлых страниц моей жизни. Чистой и самоотверженной. И, самое главное, – с Володей, его сестрой и племянницей мы на всю жизнь остались друзьями, близкими людьми. Больше, чем близкими людьми, – родственными душами, родственниками. Они – моя вторая семья, навсегда.

Жизнь разбросала всех нас в разные уголки мира. Но расстояние ничто перед той внутренней связью, перед биотоками, которые мы излучаем, преодолевая расстояние. Как когда-то в тот зимний мрачный вечер, когда я услышала Володин голос, а он почувствовал мое присутствие перед зловещей тюремной стеной. Даже если теперь мы далеко друг от друга, мы все равно остались рядом. И, вероятно, поэтому наша история любви живет в моей памяти так ярко по сей день.

Несколько лет назад мы встретились с Володей снова. Он приезжал на два дня в Париж. Остановился в отеле «Ритц», который стоит на легендарной Вандомской площади.

Володя изменился внешне, потерял свою некогда пышную шевелюру. Но я почувствовала, что внутренне он остался все тем же Вовкой, с одному ему присущим обаянием, с щедрой душой и с огромным сердцем. Таким, каким я его знала много лет назад.

Он сдержал свое слово, когда писал мне, что никогда не упрекнет и не осудит меня, какое бы решение я ни приняла. Мы поняли и простили друг друга.

В тот день в «Ритце», перед ужином в ресторане, Володя попросил меня на минуту закрыть глаза. Прикоснулся к моей шее. Я закрыла глаза, а когда открыла их снова перед огромным старинным зеркалом в золоченой раме, то увидела, что у меня на груди сверкает цепочка с большим крученым кулоном, усеянным бриллиантами, от Chopard.

И совершенно не важна стоимость этого изумительного украшения – оно для меня бесценно. Его ценность заключается в человеке, который мне его подарил.

И каждый раз, когда я надеваю его, мне кажется, что тот самый человек чувствует это и слышит мои мысли, как когда-то…

Москва моя златоглавая

Москва поразила меня своим размахом, веселым беззастенчивым шумом и непосредственностью по сравнению с меланхоличным, величественным и одновременно застенчивым Ленинградом.

Я ездила по центру, гуляла по улице Горького (теперь Тверской). Там меня особенно привлекали магазины подарков – я могла по часу рассматривать лаковые шкатулки ручной работы из Палеха, Федоскина, Мстеры и других талантливых деревень – уникальные шкатулки, которые я коллекционирую по сей день. А также разглядывала расписную посуду из Гжели, мысленно напевая «конфетки-бараночки, словно лебеди саночки…», которые мне они каждый раз навевали.

Медитируя, лакомилась шоколадным мороженым на скамеечке перед перед памятником А. С. Пушкину, который мне почему-то казался воплощением печали.

Гуляя по столице, я любовалась золотыми куполами церквей, которые всегда притягивали меня своим таинственным духом связи с Всевышним. Казалось, эти златоглавые церкви и соборы несли свет, умиротворение и частичку солнца даже в самые пасмурные дни.

Погуляв по Красной площади, я с удовольствием побывала в Кремле, посетила Оружейную палату – это был мой давний культурный «проект».

Только в Мавзолей я не решилась зайти, несмотря на советы Гоши, какой-то внутренний барьер препятствовал этому. То ли оставшийся осадок от школьных уроков истории, рассказывающих о «великом вожде революции», то ли инстинктивная неприязнь к противоестественному сохранению, для всеобщего обозрения, умершего человека. Зато с большим удовольствием походила по залам Пушкинского музея и Третьяковской галереи – музеи всегда притягивали меня своими неожиданными сокровищами, как будто я находилась в пещере Али-Бабы.