Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни

С другой стороны, я подозревала, что дома и так разразится огромный скандал, во всяком случае, со стороны мамы, а уйти мне будет некуда. Ведь я была студенткой, и хотя получала стипендию, ее не хватило бы на снятие комнаты.

До этого момента я никому не рассказывала о своих намерениях. Но после разговора с адвокатом все же решила сказать правду своим близким подругам.

Ира пришла в ужас. «Подумай очень хорошо, прежде чем это сделать!» – просила меня.

А Ольга отнеслась к моему проекту спокойно и даже с юмором: «Ты настоящая жена декабриста! Ну-ну…» Она видела, что я все больше склоняюсь к тому, чтобы осуществить свои намерения, и не отговаривала меня.

А через два дня, когда я вернулась домой после лекций, то в прихожей наткнулась на маму – всю в слезах, в жутком состоянии. Я очень испугалась – первой мыслью было, что умерла бабушка. У меня пошел мороз по коже.

– Что?.. Что случилось?!

Неожиданно мама с рыданиями упала передо мной на колени.

– Умоляю тебя, не выходи за него замуж на зоне! Не убивай меня! Я умру, если ты это сделаешь!

Так вот в чем было дело! Меня «сдали»!

Я пыталась поднять маму, всячески уговаривала ее, тянула за руки. Это было бесполезно, у меня не хватало сил. А она лежала передо мной, распластавшись на полу, в слезах, и отказываясь подняться.

Я пришла в такой ужас, что уже не могла даже говорить, начала плакать вместе с ней.

Поднялась она лишь после того, как выжала из меня обещание, что я не поеду в колонию выходить замуж за Вовку.

Все провалилось! На сердце снова навалился тяжелый камень, но я не могла поступить иначе. Никогда бы себе не простила, если бы из-за меня с мамой что-то случилось. А у нее уже были проблемы со здоровьем, повышенное давление.

Но кто из двух моих подруг выдал меня? Ответ пришел на следующий день.

Вечером мне позвонила Ольга.

– Нина, прости меня, но я не могла допустить, чтобы ты сделала такой безрассудный шаг! Я предупредила твою маму, так как знаю, что она единственная, кто может остановить тебя.

Я понимала, что сердиться на нее, выяснять отношения уже не имело смысла.

Настолько измучилась, запуталась в своих мыслях, что уже не понимала, что должна была делать, что именно было бы правильным. Но раз уж так все получилась, то мне, очевидно, следовало подождать.

Володя часто давал мне понять, что его будущее непредсказуемо. Он не мог что-либо обещать мне: «У нас тут такое происходит каждый день, что неизвестно, что будет завтра». Мы переписывались каждый день, и это стало для меня единственной отдушиной.

Время шло, я оставалась одна. Иногда виделась с подругами, а в основном по-прежнему много читала, по большей части новых молодых писателей, печатавшихся в еженедельных журналах.

Мужчины не интересовали меня, я не отвечала на их попытки ухаживания.

И не могла представить себе, что ко мне мог бы прикоснуться кто-то другой, кроме Вовки. Было трудно, морально – постоянное ощущение одиночества.

На душе постоянная тяжесть. Меня угнетала жгучая тоска. Но я продолжала ждать Вовку.

В 20 лет сложно жить лишь одной учебой или чтением. А дома атмосфера стала напряженной после того, как родители узнали о моих намерениях выйти замуж. Было видно, что их беспокойство не прошло даже после моего обещания, данного маме. Видимо, они опасались, что я могу нарушить его.

Я старалась поменьше бывать дома и как-то разнообразить свои дни. С подругами не получалось видеться часто – у них была своя личная жизнь. Лишь часто приезжала к Маше, даже в ее отсутствие. Занималась ее дочкой Жанной, водила ее в кино, покупала мороженое. Девочка была замечательная – веселая и ласковая. Как-то она попросила меня:

– Нин, а можно я буду называть тебя мамой? Когда мы куда-то идем вместе?

– Ну, конечно, можно! Мне будет очень приятно! – умилилась я.

Это стало нашей игрой. В общественных местах Жанна громко и театрально называла меня мамой. Мы обменивались лукавыми взглядами единомышленников. Ей тогда было 9—10 лет, а мне исполнилось двадцать. Люди с любопытством и недоумением поглядывали на нас, и нас это очень забавляло.

Я очень полюбила эту нежную девочку, люблю ее до сих пор.

Прошел год с тех пор, как Володю посадили. Затем полтора.

Как-то от него пришло очень грустное письмо. Он писал о том, что на зоне была драка, в которой он участвовал, и в связи с этим ему прибавили срок.

Обстановка еще более усложнилась, до полной неопределенности. Вовка говорил, как сильно любит меня, и именно поэтому просит подумать о себе, устраивать свою жизнь. Знакомиться с мужчинами, общаться, если кто-то понравится. Так как теперь неизвестно, когда он выйдет…

Для меня это был новый большой удар. Володе снова прибавили срок, в то время как уже начальный казался вечностью! После того, как я начала жить надеждой, что Вовку выпустят раньше за «примерное поведение». Теперь я уже не представляла себе, как выдержу такую долгую разлуку.