Dust

Прошло несколько часов, пока он не почувствовал, как опухают синяки, а сердце запульсировало в десятке мест. Дональд метался и ворочался, и день и ночь стали еще менее различимы в этом закопченном склепе. Его одолевал лихорадочный пот, рожденный скорее сожалением и страхом, чем инфекцией. Ему снились кошмары о горящих промороженных капсулах, об огне, льде и пыли, о плавящейся плоти и превращающихся в порошок костях.

Проваливаясь в сон, он видел другой сон. Холодная ночь на просторах океана, корабль, который тонет, под его ногами палуба, содрогающаяся от морской стихии. Руки Дональда примерзли к штурвалу корабля, его дыхание было как в тумане. Волны плескались о поручни, а его команда погружалась все глубже и глубже. А вокруг него на воде горели спасательные шлюпки. Все женщины и дети сгорали там, крича, запертые в спасательных шлюпках, похожих на криоподы, которым не суждено было добраться до берега.

Дональд видел это сейчас. Он видел это как наяву - задыхаясь, кашляя, обливаясь потом, - так и во сне. Он вспомнил, как однажды подумал, что женщин отложили в сторону, чтобы не было из-за чего драться. Но все было наоборот. Они были там для того, чтобы остальным было за что бороться. Кого-то спасать. Именно ради них мужчины работали в эти темные смены, спали этими темными ночами, мечтая о том, чего никогда не будет.

Он закрыл рот, перевернулся в постели и закашлялся кровью. Кого-то надо спасать. Глупость человека - глупость взорванных шахт, которые он помогал строить, - это предположение, что все нужно спасать. Их следовало оставить самих по себе - и людей, и планету. Человечество имело право на вымирание. Именно так и поступила жизнь: она вымерла. Она освобождала место для следующей очереди. Но отдельные люди часто выступали против естественного порядка вещей. У них были свои незаконно клонированные дети, свои нанопроцедуры, свои запчасти и свои криоподы. Отдельные люди, такие как те, кто делал это.