Два Генриха

– Ах, сеньора, – пробормотал вконец смущенный г-н Жером, переступая с ноги на ногу, – ведь я от всей души… Не мужчина же вы, в самом деле, и мне так хотелось сделать вам приятное…

– Тогда вместо этого букетика принеси мне череп Юлия Цезаря! Я буду пить из него вино, как это делал Навуходоносор.

– Череп Юлия Цезаря? – вытаращил глаза бедный влюбленный. – Да ведь это все равно что попытаться взобраться на небо!

– Тебя пугает расстояние? Тогда меч Александра Македонского! Это не так уж далеко, на севере Греции, тебе надо идти на юго-восток.

Сделав страдальческое лицо, г-н Жером опустил голову и вымолвил:

– Никто не позволит мне раскапывать могилу великого полководца, а ведь его меч лежит рядом с ним.

– И щит, Жером!

Дворецкий только вздохнул.

А Агнес продолжала насмехаться:

– Другого мне ничего не надо. Что касается этих цветочков, то отдай их своей жене. Клянусь, лучшего применения для них и придумать невозможно.

– Вы думаете? – поднял на нее грустный взгляд дворецкий.

– Уверена.

– И вы, значит, не обидитесь?

– Нисколько, чтоб мне никогда больше не сидеть в седле.

И Агнес уже повернулась, собираясь уйти, как вдруг услышала:

– Да, но моя жена сама дала мне эти цветы. Поднеси, говорит, их сеньоре, женщины это любят.

Супруга, кстати, прибавила еще: «Так-то оно вернее будет, быстрее ключик подберешь. А там, глядишь, дама эта замолвит за тебя словечко, и графиня повысит тебе жалование. Да подружись с ее оруженосцем, он поможет».

Однако г-н Жером, понятно, об этом умолчал и ждал, что же скажет ему его Психея.

Сделав всего шаг, Агнес остановилась. Оборачиваться и отвечать уже не было сил. Расхохотаться? Это не действует. Уйти, не отвечая? Это показалось ей неудобным. Повернув голову, она устало оглядела с головы до ног своего воздыхателя с букетиком цветов в руках.

– Чего ты хочешь от меня, Жером?

– О, мадам, – смутился дворецкий, – если бы только я мог это сказать… Нет, конечно, я скажу, отчего же… вот только язык проклятый никак не поворачивается… Словом, сеньора, я знаю одно удобное местечко, и если бы вы не были ко мне так строги, то увидели бы, как умеет любить человек, который все это время был вами осмеян и отвержен.

– Так ты, значит, хочешь завалиться со мной в постель? – Растянув губы в улыбке, Агнес глядела на дворецкого, как на нашкодившего щенка. – Надо думать, при этом ты станешь искать мои губы? Как же ты дотянешься до них, если ростом едва достаешь мне до груди? А? Хочешь сказать, мы найдем другую позицию? Но иной я не приемлю. Так как же насчет поцелуев? Что молчишь?

На бедного дворецкого жалко было смотреть. Красный, как цветок мака, он молча переминался с ноги на ногу, не зная, в какую сторону глядеть, куда девать свои руки. Такой ответ ошеломил его. Он никак не ожидал, что язычок у этой дамы окажется острее лезвия ножа.

– Послушай-ка одну басню, – продолжала Агнес. – Стоит лошадь, видит, заяц рядом, любуется ею. «Хочешь меня?» – спрашивает она. «Конечно!» – отвечает заяц. «Так чего же медлишь, действуй, пока я добрая». – «Не могу» – вздыхает заяц. «Почему?» – «Целоваться далеко бегать».

И, в восторге от своей шутки, нарочито вызывающе покачивая бедрами, Агнес направилась к башне.

Сглотнув слюну, г-н Жером с вожделением глядел ей вслед. И никак не могла подумать Агнес, что столь откровенный диалог лишь подхлестнет дворецкого, еще более усилив его желание. Весь день, а за ним и вечер он по-прежнему не переставал надоедать ей, недвусмысленно намекая на сближение, и в конце концов довел ее чуть не до истерики. Наконец она сказала ему, что любая кровать и без того скрипит под нею, а если еще рядом ляжет он, кровать как пить дать развалится. Пусть г-н Жером делает выводы. Сказав так и оставив дворецкого в задумчивости, Агнес обрела, наконец, свободу.

Немного погодя она вошла в спальню, село поверх одеяла и безмолвно уставилась на стену с ковром, где был вышит Иисус, несущий крест на Голгофу.

Вошел Ноэль. Сел напротив, весело заглянул сестре в глаза:

– В последнее время ты какая-то невеселая, Агнес. Что происходит?

Не выдержав, устав бороться, она чистосердечно поведала о своих мытарствах.

Ноэль расхохотался:

– Вот неугомонный! Позволь ему хотя бы поцеловать у тебя руку.

– Полагаешь, он на этом остановится?

Ноэль захохотал еще громче.

– Что ж, ответь ему.

– В своем ли ты уме?! – вскипела Агнес. – Он пригибается от одного моего взгляда! А если я еще положу на него свою руку? Да и в этом разве дело? Как можешь ты советовать мне отвечать взаимностью какому-то жуку, у которого жена и трое детей!

– А, значит, тебя останавливает именно это? – продолжал насмехаться над сестрой ее брат.

– Прекрати издеваться, Ноэль! Я вовсе не намерена выслушивать твои дурацкие шутки.

– Бедняга дворецкий, – сокрушенно промолвил Ноэль, еле сдерживая улыбку. – Он, вероятно, в мечтах уже видит тебя… точнее, себя в твоих объятьях, мысленно сравнивая такую Аврору со своей женой.

– Сравнение явно не в пользу его дражайшей половины. Если бы ты ее видел! Пустая бочка из-под огурцов вызывает к себе больше уважения.

– Это должно тебе польстить, Агнес.