К своему собственному удивлению, он отправился во внешний двор сделать зарядку. Принялся тяжело вспоминать всё, что только мог: каким стойкам учили детей впервые, как тогда было легче дышать, в каких положениях он делал успехи и о каких рассказывали, захлёбываясь ажиотажем, другие мальчишки. Он пытался вспомнить, как класть знаки. С нуля, с того начала, когда они казались высшим мастерством и когда им мешали малейшие дуновения ветра.
Сейчас Мареку ничего не мешало, но знаки не клались. Ни слабого блеска Ирдена, ни крохотной искры Игни, ни даже узлов напряжения и тепла в пальцах, внимание на которые давно не обращалось. Сейчас их не хватало, будто самих пальцев. Марек на всякий случай прощупал каждую фалангу, размял и погнул как должно, но результатов это не дало.
Ему отвечал только странный, будто свёртывающийся зуд в предплечье.
Яр начинал нервничать.
— Всё. Конец. Мне пизда.
— Драматизируешь, — отозвался Гаэтан из главных ворот.
Он ковылял к брату в обновлённом, местами влажном гипсе и с забинтованным лицом, а ещё парой сигар в зубах, заметно повеселев. Марек прищурился, прикрываясь от солнца: нет, это были не сигары. Две палочки костей с жиденьким слоем мяса. Трость батьки, раненную вчера по стволу, Гаэтан тоже успел подлатать — установил на месте скола штифт из осколков ведра и ржавых гвоздей.
— Мне конец без знаков, Гат. Я живу на одном Аксии.
— Руки на месте? На месте. Всё. Я не знаю ни одного ведьмака с руками и пальцами, который разучился бы класть знаки.
— А покусанных ярчуками ты много знаешь ведьмаков?
Гаэтан пожал плечами. Марек выдохнул и опустился на корточки. Скрючился, складывая пальцы на заросшую брусчатку, ни на что уже не надеясь. Ничего и не случилось. Только в голове на секунду-другую разлился молочный пар да стянуло изнутри стенки черепа. Знакомые ведьмакам ощущения, если они неумело обращаются с Аксием. Марек обращался с Аксием умело и клал вовсе не его.
Желания и сил даже скрипнуть несчастно у него не оказалось. Он скрючился, обняв колени, тупо глядя в землю. Она загрохотала — это Кар вывалила во дворе новую груду камней. Яр даже не пытался держать равновесие и завалился на бок.
— Кар кончить уборкар! — сообщила троллиха.
Гаэтан поднял Марека за шкирку и тряхнул. Что-то где-то там щёлкнуло не очень здоровым звуком, лицо скривилось, и плечо со стороны пореза на шее дёрнулось, но Яр не сопротивлялся и даже удержал себя на ногах. Гаэтан сунул ему в рот сигару, и Марек рефлекторно зажевал. Реакция хорошая.
— Спасибо, Кар…
— Теперь свадьба!
— Нет, погоди. Мы ещё не проснулись. И э…
— И нефесте надо пфиодеться, — предложил Марек, сдирая зубами с кости мясо жёсткое и хрупкое, будто было оно в пустыне иссушено. — Этого помыли, теперь тебя надо украсить.
Кар оглядела Гаэтана, который явно был сегодня грязнее вчерашнего.
— Мы же хотим прафильную сфадьбу, Кар.
— Хотим…
— Вот и сделай себе платье с фатой. И жениху не забудь. А мы пока пойдём, поплачем перед венцом. Не спрашивай даже, это наше всякое, человечье. Без троллей должно проходить.
Кар кивнула, озадаченно почёсывая щёку.
— Слушай, Гат, — Марек развернулся к жениху, — это что за мясо?
— Оленина твоя тухлая.
Яр задумчиво перебрал языком ломоть.
— Это не оленина.
— Что ж ещё, я из котла достал. Кстати, не так страшно, как я думал. Суховато, конечно, и купоросом отдаёт, но…
— Это человечина, Гаэтан.
— Чего?
— Это человеческое мясо.
— Нет…
Гаэтан уставился на жующего Марека — тот закивал. Ведьмаки развернулись к троллихе.
— Кар? Откуда в вашем хрючеве людь?
— Людь? Людь нет.
— Там только олень?
— Олень. И тело.
Гаэтан сглотнул и, судя по лицу, тут же об этом пожалел.
— Тело людя?
Троллиха пожала плечищами.
— Не низушек. Не накар. Длинный тело.
— Гаэтан, я тебе говорю, что это человек. Полукровок, может.
Гаэтан скорчился, глядя на смакующего как ни в чём не бывало Марека.
— Я сейчас блевану…
— Да ну. Не ты ли со мной на спор корягу с термитами жевал.
Гаэтан подавился пустым воздухом и замахнулся на Марека тростью. Яр отшатнулся не столько от удара, сколько подальше от Гаэтана, который был готов вывернуться.
— Кар-кар, где ты взяла тело? — обратился он к троллихе.
— Кар взять тело в уборкар. Под кармень. Кар не травить возьмак жених! — троллиха недоверчиво покосилась на скрючившегося Гаэтана. — Кар пробовать. Тело сухой. Вкусный тело.
— Тело в завале… Ё-ма-на, я что, батьку жую. Или…
Гаэтана стошнило. Страданий было больше, чем результата — в нём со вчерашнего вечера не осталось ничего, кроме желудочного сока, Мёда и пары кусков человечины.
— Да брось, это просто мясо. Кожа в основном.
Злые глаза сверкнули на Марека. В этот раз удар обещал быть не предупредительным.
Марек успел отшагнуть.
— Я, — кхк, — не понял, тебя ещё раз носом приложить?
— Выплюнь.
Коты уставились друг на друга и замерли.
Секунда, две, три.
Третий раз в жизни Марек видел границу в глазах Гаэтана.
Обычно провоцировать его совсем не хотелось, но сейчас, когда это было так легко, когда он был открыт для удара, когда было видно, куда бить…
Хватит с него одного психоза за сутки.