Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

Малфой стоял оперевшись спиной о колонну. Он сложил руки на груди и даже не смотрел на них. Но он всё слышал. Он слышал, Гермиона знала это. В его зубах сигарета… тлела и разгоралась от очередного глубокого вдоха.

Грейнджер готова была до крови прикусить губу, лишь бы уголок не пополз вверх, обличая её улыбку. Сделала это лишь затем, чтобы никто не видел. Нельзя! Нельзя улыбаться при виде того, кто этого не достоин. Не заслужил и не старался. Но она всё-таки посмотрела и ударилась взглядом о лёд в его глазах.

Там её собственное отражение, и именно этого она и хотела…

И Грейнджер в глубоком заносе.

Грейнджер. В глубоком. Заносе.

Стоя на месте, она чувствовала это притяжение в сторону холода. Его льда. Коснись его сейчас вспотевшей рукой — приклеишься. Намертво.

Она чувствовала его желание поговорить. Даже без слов, только по его позе, ей был понятен мотив нахождения Малфоя в этом коридоре. Он шёл за ней. К ней.

И это напряжение лопнуло, когда раздался осторожный голос сбоку.

— Гермиона? — Тео коснулся пальцами тыльной стороны её ладони, обращая на себя внимание. — Не ходи…

Она выдохнула. Чёрт знает, что ответить ему. Нужно ли вообще отвечать? По выражению лица Нотта Гермиона понимала, что он недоволен. Недоволен, как нагло прервал Малфой его…

…признание.

Она сглотнула и моментально покраснела. Тео, милый, добрый Тео этого не заслуживал. Её не заслуживал. Не заслуживал её душу, так стремящуюся в другую сторону от него. Туда, где не ждут. Там, где кости стынут.

— Извини, давай позже договорим? — попросила она, касаясь его локтя так же осторожно. — Мне нужно…

А что нужно — не договорила, потому что сама не знала. Сделав два робких шага к Драко, она обернулась к Тео и уронила улыбку, ту самую, которую роняют чисто из вежливости. Чисто в качестве извинения.

— Прервал что-то важное?

Гермиона вдруг подумала, что он смотрел так, как смотрели бандиты из папиных боевиков. Смотрел с превосходством, что ему удалось уничтожить столь личный разговор. Смотрел прищурившись, даже глаз не отводил.

Гермиона, пожёвывая нижнюю губу, презрительно оглядела его уставшими глазами. Но тут же почувствовала, что энергия неслась обратно к ней, рождая взаимный огонь внутри. И хотелось дальше стоять здесь, глотать его ядовитые слова, отвечать на них с такой же агрессией. Хотелось, господи, хотелось.

— Что ты хотел?

— Я согласен на твой план с акромантулами, — он потушил сигарету прямо о колонну. — И чем быстрее, тем лучше.

Последнее он выговорил с ноткой какой-то нервозности. Будто забылся и снял маску притворства.

— В пятницу, — сказала она, оглядываясь по сторонам, убеждаясь, что их никто не слышал. — В пятницу вечером, после уроков, скажешь Блейзу или Пенси, что полетишь в менор. Или куда ты обычно летаешь…

— Что за конспирация? — нахмурился он, складывая руки на груди.

— Затем, что я не уверена, что акромантулов мы найдём за пару часов… можем вернуться ночью.

Край его губы дёрнулся. Скорее от того, что он маскировал улыбку. Но через секунду его лицо стало по-идиотски расслабленным. Дразнящим. Драко чуть нагнулся к ней и шёпотом, у самого уха, оставил не только мурашки, но и едкое заключение их разговора:

— Не думаю, что меня хватит на всю ночь, Грейнджер… с тобой…

И она, чуть повернув голову к его лицу, тем же шёпотом с насмешкой добавила:

— Как жаль, а ведь у меня было столько надежд…

И чёрт возьми, он коротко усмехнулся, распрямляясь, и в этот момент у Грейнджер отлегло от груди.

С ним она как на американских горках: сидела одна в вагончике, а он, стоя внизу, регулировал скорость. Следил за её реакцией и жал рычаг до предела, чтобы её сердце напоролось на острые сколы рёбер. Но как же это нравится, боже…

Тянет…

***

Все остальные дни, вплоть до четверга, Малфой вообще не смотрел на неё. Ни на смежных уроках, ни в Большом зале. Даже случайно встретившись в коридоре, Драко проходил мимо и не реагировал на неё. Словно и не было уговора между ними.

Грейнджер поджимала губы, злясь на саму себя. На своё желание быть рядом с ним. Ей было смешно от того, что к нему она ничего не испытывала в романтическом плане, кроме постоянной тяги и уже привычным упрёкам. Но даже этого он ей не давал. Это копилось в ней. Она чувствовала, что вот-вот взорвётся, если не получит спасительную порцию яда. В любом виде. Взгляда или слов. Да даже удару в плечо она была бы рада.

Гермиона изо всех сил держала себя, чтобы не прийти в хижину и просто назло не усесться в угол, глядя на то, как он корчится от боли. Просто затем, чтобы убедиться, что ему тоже невыносимо, но только в другом смысле. Это было эгоистично и неправильно. Она никогда такой не была. И эта перемена её пугала.

Ей нужно было срочно помочь ему избавиться от непреложного, чтобы с чистой совестью стереть с себя метку, которая так усложнила ей жизнь. Чтобы не сжимало лёгкие. Чтобы это чувство неудовлетворенности не вязало, как хурма, под языком.