Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

— Паркинсон? — совершенно спокойным тоном произнёс он. — Джинни об этом узнала первой. Эта змея написала ей письмо. Короткое: «ну и дура ты, Уизли, что уехала от него. Теперь не возвращайся».

— Быть не может! — Гермиона прикрыла рот, чтобы не рассмеяться ещё сильнее. — Господи…

— Вот и я говорю, все с ума посходили от этих меток, — он сделал глоток пряного глинтвейна и расслаблено прикрыл глаза. — Поэтому я рад, что у меня пока ещё ничего не вылезло… Ну, а ты? Ты так и не ответила, как тебя угораздило.

Он кивнул на её руку с большой татуировкой цветов под рукавом.

— Ставила эксперимент с чернилами. Скоро её сотру…

«А сотру ли?»

Они говорили о чём угодно, только не о прошлом. У неё кровь в жилах стыла каждый раз, когда Джордж забывался, рассказывая какую-то историю, и смотрел вправо, будто сейчас Фред продолжит шутку. Он быстро делал вид, что всё в порядке, но она всё равно замечала, как сильно он сжимал пальцы на бокале.

А потом, когда усталость в голосе начала всё чаще преобладать над бодростью, они разошлись. Грейнджер ещё раз сказала, что останется в съёмной комнате в маленькой гостинице, уверяя Джорджа, что не хочет причинить ему неудобства. Наверное, зная её много лет и зная, что бесполезно вот так с ней спорить, Уизли согласился.

Гермиона оглушила комнату, чтобы звуки с первого этажа не долетали до неё. Неудивительно. Субботний вечер все проводили с друзьями и семьями.

Она расположилась прямо на кровати, положив на колени металлический поднос из-под вазы с водой, и, приняв удобную позу, занесла перо над пергаментом. Гермиона успела получить от Гарри письмо, в котором он убивался от вопросов. Грейнджер смотрела на лист с улыбкой. Даже заметила, как начали болеть щеки.

Мама вернулась…

К ней. В её жизнь. В их общую жизнь.

Счастье переполняло. Это какой-то дикий восторг, граничащий с истерией. Всё хорошо… Сейчас всё будет хорошо…

Гермиона обошлась несколькими предложениями, но успела в них изложить всю мысль и информацию. Гарри для неё — как брат. Тот самый, которого у неё никогда не было. Который за неё и в огонь, и в воду. Поэтому он так сильно переживал за её жизнь. Так же, как и она за него, за Рона и всех остальных. Эти года подарили ей ещё одну семью.

Сложив пергамент в маленький конвертик, Грейнджер протянула руку к следующему письму. Оно пришло вместе с письмом Гарри. И оно от Тео…

Она вспомнила тот самый момент, когда решила для себя попробовать. Просто попытаться облегчить жизнь, сменить направление мыслей, которые всё это время сосредотачивались только на одной точке. Такой чёрной, что возникало ощущение, будто такого цвета не существовало.

Гермиона сразу поставила рамки Теодору, что относится к нему только как к другу.

«Я бы очень хотел быть им», — ответил Нотт.

Она не считала это эгоистичным. Ведь она сказала ему правду, что не может принять его чувства. Но они могут быть хорошими приятелями. Но в душе Гермиона надеялась, что чем чаще ей будет удаваться быть в компании Тео, с привлекательным, добрым, смешным, тем реже ей будет хотеться идти к тому, кто её не ждал.

Но она совершенно не ожидала услышать из уст Малфоя те самые слова, которые он говорил в том кабинете, когда они опять чуть не переступили порог, который довёл бы их до блаженного оргазма, до искр из глаз, до садистского удовлетворения потребностей в друг друге. Драко пытался задеть её чувствами Нотта. Что это было, если не ревность?

Собственничество?

Или соперничество? То самое, о котором Тео как-то упомянул.

Её это бесило. Бесил тот факт, что Малфой сравнивал её с каким-то призом, из-за которого будет недоволен Тео — от невозможности получить то же. Господи. Это было невыносимо.

Гермиона думала, что всё внимание, которое Драко к ней проявлял, было лишь перетягиванием каната. В одну сторону. При этом Тео даже не догадывался, что с ним играют. Она была уверена, что Малфою это просто доставляло удовольствие.

Как и ей, чёрт возьми.

Как так получилось, что за несколько месяцев из бывших врагов они перешли на новый уровень, которому даже не было названия? Всё их «отношение» друг к другу превратилось в извращенный эротический ад.

И эта дикость нравилась ей.

Там, сидя в баре среди тех, кто мог увидеть, что творилось под столом… Гермиону это возбуждало. Возбуждало чувствовать стопой вздыбленную ширинку, то, как от трения его член в штанах дёргался. Господибоже…

Возбуждало, что он тоже этого хотел.

Если бы не его длинный язык, она бы не остановила его. Они бы трахнулись прямо на той парте.

Мерлин.

Гермиона обессилено застонала, притягивая к себе колени, чувствуя тяжесть в животе. Чувствуя, как в голову проникали мысли.

Больно ли ему сейчас?

Справится ли он?

— К чёрту! — она вскочила с кровати, схватила письмо для Гарри и подошла к окну, распахнув его.

Гермиона поискала глазами на подоконнике маленький совиный свисток и нашла прямо на ручке, он был привязан за шнурок. Она дунула в него и не услышала ни единого звука. Но уже через несколько секунд где-то слева на улице зашелестели крылья, и вот уже на подоконник опустился огромный гостиничный филин.