Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

Наверное, было бы лучше, если бы не хотелось.

Но Грейнджер хотелось — до стягивающих рёбер в груди. До на износ бьющегося в конвульсиях сердца хотелось, блять, всё наладить. Но чёртова гордость и злость на него били по коленям. Били в виски и стреляли в рот ненужными фразами:

— Знаешь, что? — она ткнула пальцем ему в грудь. Прямо туда, где у него ничего не было. — Пошёл ты! Понял?

— Поздно показываешь свои когти, Грейнджер, — ухмыльнулся он, чем сильнее её распалял.

— Я тебя совершенно не понимаю, Малфой… — Гермиона выдохнула, отворачиваясь от него, чтобы он не заметил, как дрожали губы. — Однажды папа сказал мне, что человек может помочь столько, сколько ему позволит тот, кому помогают. Ты предупреждал меня, что я пожалею, что пути назад не будет, и тогда я поняла, что действительно очень… — она сглотнула, — очень нужна тебе. Но, Боже… — она обернулась, чтобы взглянуть на него в последний раз. — Посмотри на себя. Ты же сам не знаешь, чего ждёшь. Убегаешь от меня, не отпуская моей руки!

Грейнджер зачем-то посмотрела вниз, на ноги. Привыкла, что после битвы всегда оставалась грязь. Но из головы вылетело, что битвы как таковой и не было…

Она вышла из переулка, совершенно забыв заглянуть в лавку Джорджа, и отправилась напрямую к выходу из Косого переулка. Выйдя на шумную улицу Лондона, она поплелась на вокзал.

Она никогда не возвращалась в школу последним рейсом. И именно сегодня захотела сделать что-то новое с ним…

Глупо?

Возможно…

Но как хотелось… как порыв воздуха в лицо, удачно сложившихся обстоятельств. Но Гермиона забыла, каким он был. Бесчувственным.

На платформе девять и три четверти никого не было. Единственный проводник на все вагоны, присев на ступеньке, доедал сэндвич. Гермиона быстро шагнула в вагон и поняла, что он оказался слизеринским. Она здесь тоже никогда не ездила. Чёртовы совпадения…

Выбрав первое купе и упав на сиденье, она поняла, что ни чем они и не отличались. Такие же твёрдые и неудобные. Только цвет обивки был другой.

Первый гудок оповестил о скором отбытии.

Гермиона бросила сумку напротив и вытянула ноги, пытаясь расслабиться. Светлые колготки успели немного запачкаться от слякоти Лондона. С помощью палочки она очистила засохшую грязь. Делала всё, чтобы отвлечься. Сняв куртку, положила рядом, потом передумала и повесила её позади на крючок. Отщипнула пальцами катышки на юбке, которых, казалось, вовсе не было, и ей просто мерещилось, господи…

Все мысли застряли там…

В том самом тёмном переулке.

С ним.

И как всё надоело. Как хотелось не думать. Как было бы легче без неё…

Гермиона закатала оба рукава. Смотрела то на метку, то на моли, колышущиеся на коже. Красиво…

И застонала от этих замечаний. Застонала от того, что буква «М» на сгибе локтя ассоциировалась только с ним, а не с цветами. Эта буква принадлежала ему! И Грейнджер тоже…

И эта метка. И её тело. И её желание. Всё его. Дьявол. От Грейнджер ничего не осталось.

Она склонилась вперёд от резкого движения поезда. Он медленно начинал разгон. За окном удалялся перрон. Пару часов в одиночестве. Всего-то…

Пару часов наедине с мыслями. Всего-то…

Всего-то стоило опять забить голову всем тем, что потянет её на дно.

И всего-то ей стоило уловить на периферии взгляда движение за стеклянными дверьми купе.

Это он.

Всего-то…

Он стоял неподвижно, смотрел прямым выстрелом прямо в глаза. Даже за стеклом ощущалась сила притяжения. Вот только вперёд. К его телу.

И в груди больше не сверлило. Не болело. В груди пусто, как и в башке. Он рядом, а больше ничего и не надо. Она лишь мазнула взглядом по собственной метке, чтоб её, проклиная за такой «подарок», и отвернулась к окну, слыша, как открылась дверь, чувствуя, как наполнилось её личное пространство его запахом.

Всего-то…

— Однажды, когда меня травили ядами для проявления во мне сил…

Лёгкие сжались. Сердце будто прыгнуло в горло, но она не осмеливалась переводить на него взгляд.

— Я так боялся умереть, — хмыкнул он. — А теперь жалею, что тогда не удалось. Может, поэтому я так отчаянно думаю, что у меня ничего не выйдет.

— Если ничего не делать, ничего и не получится, — для ответа нашлось только это.

Гермиона медленно повернулась к нему. Драко сидел напротив, уже успев снять пальто и остаться в чёрном пиджаке, надетом на такую же угольную водолазку. Белый цвет волос контрастировал, словно отсвечивал. Даже цвет глаз выглядел темнее. Красивый, сука, до неприличия. Красивый и недостижимый.

— Я просто не хочу, чтобы ты на что-то рассчитывала, — он пожал плечами и потянулся к карману, доставая пачку сигарет. — Возможно, я скоро умру.

И это его замечание — настолько правдивое, настолько в цель. Это — непростительное в голову, черта мелом между ними, кровь на бинте с антисептиком. Это то, что их отличало, и то, что никогда в жизни не даст им быть достаточно рядом.

— Ты так спокойно говоришь о смерти, — давясь этой мыслью, сказала она. — Тебе не страшно?

— Нет.

Всего-то…