Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

Она стояла на улице, заглядывая в окно, скалилась в улыбке, вызывая отвращение. Больше Грейнджер не видела в ней красоты. Всё в ней было уродливо. Бледная кожа, большие голубые глаза и выбеленная ухмылка.

— Где моя мама? — прохрипела Гермиона. — Что ты с ней сделала?

Мортифера посмотрела куда-то под ноги и чуть прищурилась, дёрнулась всем телом.

— Она здесь…

Кровь отхлынула от лица. Гермиона схватилась за сердце с облегчением, понимая, что ещё есть шанс. Есть же? Ведь она жива?

— М-мама жива?

Мортифера чуть склонила голову, приподнимая плечи.

— Если хочешь, то да…

Грейнджер рывком устремилась вперёд, но не могла дойти даже до середины комнаты, оставаясь в положении на коленях. Она протянула руку вперёд. Цепь на ноге лязгнула.

— Прошу, не убивай, — получилось паршиво. — Чёрт! Не убивай! Что тебе надо вообще?

— Хочу сломать тебя и отнять всё, что тебе не принадлежит!

Мортифера вновь закрыла ставни, погружая комнату в темень под крики Гермионы ничего не делать. Через пару секунд Грейнджер услышала стоны и звуки, похожие на борьбу. Это мама…

— Мама!

Шаги слышались слева, они обходили этот дом. Гермиона успела заметить дверь сбоку. Ей показалось, что замок щёлкнул, и она вновь рванула вперёд, но ногу обожгла боль капкана.

Джин будто ввалили в дом. Женщина схватилась за дверь, которую тут же закрыли с другой стороны.

— Мама! — Гермиона рвала глотку, пытаясь к ней подползти.

Джин обернулась и кинулась к ней с объятиями. Она дрожала.

— С тобой всё хорошо? Господи, Гермиона!

Она ощупала дочь. Лицо. Шею. Словно проверяя на то, что сотворила с ней эта больная.

— Открой створку, — Грейнджер схватила маму за рукав и подняла её руку вперёд, туда, где должно быть окно. — Просто просунь пальцы в сетку и толкни. Нужен свет.

Джин закопошилась, послышались шаркающие по полу шаги. Она шла на ощупь. И через мгновение полоска света осветила пол, а затем и всю комнату.

Здесь отсутствовала мебель, но казалось, помещение было каким-то домиком. Три на три метра, не более, с единственным окном. На стенах у пола прибиты длинные узкие полки с сеном. Вот почему здесь пахло помётом. Это курятник…

Женщина подбежала к дочери, схватилась за цепь, и они вместе попытались сорвать её. Чёрт возьми, бесполезно!

Гермиона осмотрела маму. Её бежевое платье в грязи, колготки на ногах порваны.

— Что она с тобой сделала? — вопросы хлынули из неё. — Что ты помнишь, мам?

Джин села рядом, прижимая дочь к себе. Она дрожала.

— Мы с тобой нарезали хлеб, а потом всё стало темно. И дальше… — голос дрогнул, — я очнулась совсем недавно, на снегу…

— Что ты видела? Можешь описать место, где мы находимся?

Во рту холодно, и металлический привкус всё нарастал. Гермиона прикусила язык.

— Лес, — она нахмурилась и обернулась к окну, указывая рукой направление деревьев. — А там, кажется… какой-то двухэтажный покосившийся дом… Я не успела рассмотреть.

Дикая догадка вспыхнула в уме.

— Он шатался? — губы дрожали. — Мам, домик этот шатался?

— К-кажется, да…

С вероятностью в девяносто процентов Гермионе казалось, что они у визжащей хижины. И господи, в голове не укладывалось — почему здесь? Как? Как Мортифере удалось попасть в Хогсмид?

Гермиона чувствовала холод от открытого окна. Её начало трясти. Она плотнее села к маме, сжимая её в объятиях.

В голове комьями валил снег и не таял, превращая разум в один сплошной кусок льда. Что ей делать? Как защищаться? Найдут ли их? Что вообще происходит?

— Эта девушка что-то ещё тебе говорила? — Гермиона взяла маму за руку, поворачиваясь лицом к ней и поглаживая тыльную сторону руки, успокаивая.

Женщина нахмурила брови, обернувшись к двери, и нагнулась ближе к дочери, будто их никто не должен был слышать.

— Она сказала, что ты забрала у неё любимого человека… — мама положила руку на её шею и, приблизившись к уху, процитировала: — «Она забрала у меня то, что принадлежит мне. Я тоже забрала того, кого она любит».

Гермиона отклонилась, заглядывая в глаза мамы, пытаясь собраться, чтобы голос получился спокойным и внушающим уверенность.

— Не бойся, мы выберемся. С тобой всё будет хорошо, слышишь, мам?

Но Джин сделала то, чего Грейнджер совсем не ожидала.

Она улыбнулась так, как не улыбалась никогда в своей жизни. Уродливо и фальшиво.

Секунда…

Вторая…

И крах…

— Ты не поняла, Гермиона… — голос оказался на грани весёлости, даже истерии. — Она. Забрала…

Хруст.

С этим звуком ломался мир.

С этим звуком Грейнджер посмотрела вниз, на то, как в её руку вонзились длинные чёрные ногти. Она моментально почувствовала паралич. Окаменение тела. Но она успела мазнуть взглядом по лицу Джин. И вот так, с застывшими вперёд глазами, она смотрела на ту, которая секундой назад была её матерью.

Джин отползла чуть назад, чтобы между ними было метр расстояния. Грейнджер замерла статуей, как от заклятия петрификус тоталус, и ничего не могла сделать. Господи. Боже.

Крах.

Ужас.

— Порой, когда люди одержимы чем-то, для них нет ни родных, ни близких, Гермиона…

Грейнджер замычала от того ужаса, что увидела. Мужской голос, что произнёс сейчас слова — она его узнала.