Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ)

Кровь была везде. На ладонях, на штанах, об которые он их судорожно вытирал. И как только Драко поднял голову, запечатлев картину в голове, он начал рыдать. Совсем как девчонка. Просто потому что перед ним лежало десять тушек павлинов со скрюченными шеями, с общипанными перьями, с открытыми, разорванными клювами.

— Зачем ты это сделал! — грубо прилетело в спину.

Мальчик подорвался с места, упал на колени перед отцом, пытаясь ухватить его за мантию.

— Я не делал этого, папочка, не делал! — рыдая, выкрикивал Драко.

Люциус брезгливо выхватил из маленьких рук подол мантии и взглянул на птиц.

— Эти волшебные создания приучены только к хозяевам, к остальным они не подходят. Кто бы стал бегать в этом саду за птицами?

— Это был не я! Не я!

Крик застрял в его горле, как кость. Драко сложился пополам от ударов, считая их про себя. Он знал, что после пяти отец всегда останавливался… но сейчас, после седьмого, восьмого раза, трость прилетала по спине ещё раз и ещё. До хриплых, мокрых выдохов из его рта.

Поздно ночью, лёжа в кровати под действиями лечебных зелий, он не мог уснуть. Был словно в дурмане. В глазах двоилось, а из-за звона в ушах он не распознал вторжения. Он его почувствовал, вздрогнув и прошипев от боли, вжался в подушку. Холодная ладонь легла на его щеку, и сквозь зажжённую свечу он увидел её.

— Тебе больно? — Мортифера поставила свечу на прикроватную тумбу, легла рядом с ним и обняла поперёк тела.

Её голова улеглась на плечо Драко, и он мог распознать сладкий запах шампуня. Девочка осторожно гладила его поверх одеяла.

Сердце тарабанило в грудь. Наверняка она чувствовала это. Ему было до ужаса страшно, потому что догадка, всплывшая в голове, стала такой осязаемой, такой тяжёлой, что он не выдержал и вновь заплакал.

Мортифера хмыкнула, услышав стоны мальчика. И не отрываясь, всё так же поглаживая его по рукам, спокойным и ровным голосом спросила:

— Теперь павлинов нет. Значит, я самая красивая?

«Дьявол…»

Вот, что сказала мать…

Вот, что он только что понял.

Вот, кого он подпустил к себе.

Вот, кем она являлась.

Её голова чуть приподнялась, голубые глаза в темноте казались чёрными. Зловещими. Она как в первый день осматривала раненое лицо Драко. Склонив голову, вырвала из себя самую очаровательную улыбку и прошептала:

— Ты же не будешь делать то, что меня расстроит? Я же всегда буду для тебя самой лучшей, Драко?

— Да, — ответил он, словно захлопнул дверь ада с внутренней стороны, замуровывая себя с этим дьяволом.

Он пытался отдалиться от неё. Множество раз. И каждый заканчивался провалом. Драко, осознавший, какой злой была эта девочка, старался больше времени проводить с Нарциссой. Мортифера однажды, раскусив его игру, спросила:

— Кто красивее: я или твоя мама…

Стон захлебывался в выдохе. Страх окутывал с головой. Он видел в её оскале-улыбке намёк. Такой очевидный и угрожающий, что Драко, совершенно не задумываясь, ответил:

— Ты. Ты красивее…

Мортифера стала его тенью. Его болезнью, которая распространялась с бешеной скоростью, поглощая каждую клетку его тела. Она мутировала в нём раковой опухолью. Давала метастазы. Не вылечиться. Не выдохнуть. Не выжить.

Драко перестал спать. Он отдалился от всех в доме — от родителей и слуг, обмениваясь с ними короткими фразами. И от Добби…

От единственного домовика, который любил его. Был добр с ним. Драко понял, что лучший выход — не давать девочке ничего, что могло бы её разозлить.

В конце августа, на ужине, когда домовики разносили подносы, Драко сделал то, о чём жалел ещё много лет, пока его сердце не стало чёрствым и не забыло эту ситуацию навсегда.

Малфой намеренно уронил салфетку, когда Добби подходил к нему, чтобы подлить воды. И как только тот её поднял, улыбнувшись хозяину, Драко вскочил с места.

— Как ты смеешь нич… — он сглотнул, — ничтожество! Как ты смеешь царапать меня своими когтями!

Все за столом затихли. Люциус уже держал палочку в руке.

— Ты поцарапал моего сына? — спросил он и посмотрел на Драко. — Он поцарапал тебя?

«Прости. Прости меня, Добби…»

— Да, и я больше не хочу, чтобы этот эльф ко мне подходил! Никогда!

Когда Драко взглянул в глаза Добби, то увидел, как сильно тот испуган и обескуражен. Он схватил стакан и выплеснул на него воду.

— Убирайся!

Драко сел на место, взял вилку, крепко сжимая в руке, и уставился в тарелку. Ему было стыдно. Катастрофически обидно за этот фарс. Он не мог посмотреть ни на мать, ни на Добби, всё ещё стоявшего сбоку. Люциус сделал всё сам. Он кинул в эльфа круцио и сказал убираться с глаз. Ужин был испорчен, так же, как и мысли Драко, которые сжирали его сожалением.

В тот же вечер Мортифера словила его за руку, когда Малфой хотел закрыться в своей комнате.

— Я вижу тебя насквозь. Ты так защитил его от меня? Он твой друг?

Он проглотил выдох, быстро-быстро качая головой. Ломано улыбнулся и произнёс что-то невнятное, типа:

— Что ты такое говоришь?

И:

— Я не общаюсь со слугами!

Но с каждым словом глаза Мортиферы загорались ещё большим азартом. Её рука всё крепче сжимала его ладонь, а улыбка становилась шире, оголяя белые зубы.