Два лета

— Он… в порядке, — наконец отвечаю я, ладони потеют. Я пока не соврала: отец, думаю, в порядке. Просто он в Берлине как бы. — Занят, — добавляю я, что вполне можно считать правдой, принимая в расчет слова Вивьен об открытии какого-то музея.

— Ну, он всегда занят, — хмыкает она и замолкает.

Задержав дыхание, я мысленно молюсь, чтобы мама не начала копать дальше и в конце концов не докопалась до правды.

— А ты? — спрашивает она спустя мгновение, ее голос запинается. — Ну, как там… вообще?

— Здесь очень красиво, — отвечаю я. — И еда вкусная. — Пока никакой лжи.

— Хорошо, — эхом отзывается мама, слегка откашливаясь. — А есть ли… — Она делает паузу, будто обрывая сама себя. — Ну, ты позна…

Следующие слова тонут в знакомом реве блендера. На заднем плане слышен родной голос, речь идет о чернике.

— Тетя Лидия пришла? — спрашиваю я маму, охотно меняя тему. — Чем вы там занимаетесь?

Тетя тоже работает в Хадсонвиллском колледже, как и мама, только она преподает фотографию, а не философию. И обе этим летом ведут в кампусе программы.

— Почему вы не на работе? — А вдруг мама отменила занятия, потому что волновалась за меня?

Мама прыскает со смеху.

— Ну что ты! Сегодня Четвертое июля!

Это так неожиданно, что у меня голова закружилась.

— Ой, точно! — невнятно бормочу я.

Ну вот, приехали. Я совсем недолго в другой стране, а уже забыла свой любимый праздник[25]. Я выглядываю в окно, почти надеясь увидеть бегущих по улице детей с бенгальскими огнями и американскими флажками. Но на Рю-дю-Пэн, конечно, никого.

— Мы делаем красные, белые и черничные смузи, — старается мама перекричать блендер. — Будем потом пить их и смотреть фейерверк.

Интересно, она это нарочно, чтобы я ощутила тоску и ностальгию? А ведь сработало: сердце сжалось, горло сдавило. Мне вдруг хочется рассказать маме обо всем: о том, что отец не приехал в аэропорт, что я от случайной гостьи узнала, где он, что есть еще одна невыносимая гостья, что здесь много курят… Если я сейчас же не положу трубку, то больше не выдержу и признаюсь.

— М-м-м, мне надо идти, — вырывается у меня. Я отодвигаю стул назад, будто и вправду собралась уходить.

— Куда идешь? — подозрительно спрашивает мама.

— Я… — Надо соображать быстро, я вспоминаю предложение Вивьен. — Я тут кое с кем подружилась. — А вот это, дамы и господа, уже настоящее вранье. — Я встречаюсь с ней и… м-м-м… ее друзьями в кафе.

Спасибо, Элоиз.

— Подружилась? Хорошо, — говорит мама. Но ее голос снова напряжен, будто сжимающаяся пружина. — А как ты… то есть кто…

— Оставь Саммер в покое! — кричит тетя Лидия на заднем плане. Жаль, не могу сейчас ее обнять — не придумали еще трансатлантический способ.

— Потом с тобой поговорим, мам. — Я поспешно прощаюсь. — Привет тете Лидии! С праздником!

— Передай, пожалуйста, отцу, чтобы позвонил мне, — просит мама, но уже поздно; я нажимаю отбой и возвращаю телефон на место.

Я выдыхаю, опираясь на стол, меня бросает в дрожь от неопределенности. Локтем задеваю компьютерную мышку, и экран загорается. В правом верхнем углу, где обычно часы, высвечивается 21:14. Я не понимаю, что означают эти цифры. Я вообще ничего не понимаю. Нет. Не совсем так. Кое-что я все-таки понимаю: нужно связаться с отцом, ведь мама считает, что он со мной в Ле-дю-Шеман. Вот почему с враньем сложно: оно ведет к новому вранью.

Телефон папы где-то в сумке, наверху, и я не думаю, что смогу выдержать еще один звонок родителю. Я ставлю пальцы на необычную клавиатуру — буквы расположены по-другому — и вхожу в почту. К моему удивлению, меня ждет письмо от папы, оно написано на скорую руку, в нем говорится, что он звонил сюда, но я спала, и что он пытался дозвониться до меня еще до моего отъезда во Францию. Очень сожалеет, что его нет, но предлагает мне располагаться как дома и надеется вернуться через две недели. Он меня любит, и «чао, солнышко».

Две недели? Это приводит меня в уныние. Я думала, неделя. А папа на самом деле пытался мне звонить перед отъездом? Что-то тренькает в мозгу, как далекий колокольчик, но я не понимаю, что именно. Медленно и неуклюже набираю ответ, объясняю, что́ наговорила маме, и спрашиваю, можно ли начинать наводить порядок в его студии-сарае.

Я выхожу из почты, но сразу жалею — надо было написать еще и Руби. Мне сейчас нужны ее советы по целому ряду вопросов. Я могла бы ей позвонить, номер я знаю наизусть. Но сначала проверю в инстаграме, чем она занята. Это ведь наш излюбленный метод общения после сообщений. Мы обожаем оставлять под фотографиями друг друга отзывы и шутки, понятные только нам двоим.

Я вхожу в инстаграм. На моей страничке только снимки меня с Руби, где мы корчим рожи, и моего кота Ро, который спит в смешных позах. Не загрузить ли фото, что я сделала сегодня из окна такси? Но для этого нужен мобильник. И потом, я сомневаюсь, что там получился стоящий снимок. Я листаю в ленте фотографии одноклассников с гамбургерами на гриле и розовыми кусками арбуза на бумажных тарелках. Потом дохожу до фото, от которого у меня сводит живот.