Два лета

Я сажусь перед компьютером и захожу в почту. Встреча с Жаком в Café des Roses назначена на половину второго, так что можно не спешить. У меня три новых письма, они пришли чуть раньше, утром. Одно от мамы, другое от папы и третье от тети Лидии. Я чувствую, что волнение усиливается, и решаю начать с тетиного — наименее стрессового.

«Поздравляю с шестнадцатилетием, девочка моя! — говорится в нем. — Я, как сумасшедшая, встала затемно, чтобы снять восход. Вообще ты все лето не выходишь у меня из головы. Пара ребят из школы посещают мой курс фотографии, и думаю, тебе бы тоже очень понравилось. Пригодилась ли камера Nikon? Жду, когда ты вернешься, чтобы посмотреть твои фото. Надеюсь, там, во Франции, у тебя все в порядке. Ты же знаешь, что можешь делиться со мной всем, что бы ни случилось, да? С любовью, тетя Л.»

Я хмурюсь, последние две строчки сбивают меня с толку. Что бы ни случилось? Что она имеет в виду? Как будто ей известно, что папа в Берлине. Но откуда? И про ребят, которые ходят на курс фотографии, — что-то вертится в голове, но я никак не могу понять что. Стараясь отделаться от странных ощущений, я закрываю тетино письмо и открываю папино. «Любимая моя Саммер, — говорится в нем. — Joyeux anniversaire. Ты, наверное, уже выучила, что это значит на французском. А у меня хорошая новость ко дню рождения: я сегодня возвращаюсь! Рейс из Берлина должен приземлиться сразу после обеда. Жду не дождусь встречи с тобой!»

Я не свожу глаз с экрана, и на моем лице расплывается широченная улыбка. Папа возвращается! Мне не придется ни в чем признаваться маме. Радостно пританцовывая на стуле, читаю дальше: «Да, солнышко, пока не забыл: можешь сделать мне небольшое одолжение? Я куда-то дел один эскиз, который срочно нужно отправить агенту. Не могла бы ты поискать его в студии? На нем пожилая женщина вынимает из печи хлеб, а на обороте написано: Бернис, Ле-дю-Шеман. Наверное, запихнул его в одну из неразобранных коробок. Прости за это задание в день рождения, солнышко, но это бы мне очень помогло. Merci beaucoup[51] и до скорого. Папа».

Меня не волнует, что придется поработать в день рождения. Сейчас меня вообще ничего не волнует. Здорово, что папа нарисовал эскиз Бернис, хозяйки пекарни. Можно даже ей показать перед тем, как отправлю. Все еще улыбаясь, открываю письмо от мамы. Коротко поздравив меня с днем рождения, она сообщает, что уже проснулась и ждет моего звонка. Позвоню, конечно, как только приедет отец, чтобы дать ему трубку. Никаких секретов, никакой лжи. Чувствую себя легкой, как воздушный шарик. И абсолютно свободной.

Выхожу из почты, отметив с тревогой, что поздравления от Руби нет. Уверена, она еще спит. Но от нее ничего нет уже три дня, а это рекорд. Пальцы сами находят пустое запястье. Если бы я была сейчас в Хадсонвилле, мама в честь моего дня рождения повела бы нас с Руби (а еще Элис и Инез, если они в городе) в «Оролоджио», чудный итальянский ресторанчик на Грин-стрит.

Я «летний ребенок», так называет меня мама, поэтому у меня всегда очень скромные дни рождения, а не шумные вечеринки (вроде той, что устроил на шестнадцатилетие Руби ее отец в прошлом апреле). Летом почти все разъезжаются — в лагеря или в путешествия. К тому же мне даже нравится отмечать тихо: «Оролоджио» — это достаточно торжественно. Официанты приносят торт и громко поют «С днем рожденья», я закрываю лицо руками, а Руби давится смехом.

Вставая из-за стола, вспоминаю кадр, который увидела в инстаграме вчера поздно вечером, когда вернулась. Руби загрузила фото, где она, Остин, Скай и Генджи Танака в «Оролоджио» — нашем любимом — сияют над тарелками с пастой. «Празднуем! — подписала Руби. — #выход #двойноесвидание».

Интересно, подумала я тогда, что это они праздновали. А вспомнила ли Руби о моем дне рождения? Впрочем, грусть была сильнее любопытства. Вот она, жестокая реальность: моя половинка, почти что моя сестра, отдаляется от меня все сильнее и сильнее. Правда, эта грусть не давила. Ведь я и сама от нее отдаляюсь. Она ничего не знает о наших с Жаком приключениях. Я ей даже не сказала, что целовалась. Несколько недель назад такая недомолвка считалась бы преступлением. А теперь я не чувствую, что должна посвящать Руби во все подробности своей жизни. Возможность хранить кое-что в секрете дает определенное чувство свободы. Но пока я иду из гостиной в кухню, в горле у меня все же комок. Не хочу признавать, что наши с Руби отношения сломались и починить их нельзя.

У стола Вивьен режет овощи, она даже не замечает, что я прошла. В сковороде на плите шкворчит готовая курица. Я подавляю соблазн попросить кусочек. Надо сберечь аппетит для обеда с Жаком. Открывая входную дверь, я понимаю, что, как обычно, даже не представляю, сколько сейчас времени, опоздаю я в кафе или нет. Тем не менее сначала я хочу выполнить папино поручение.