Два лета

Сейчас, не веря своим глазам, я смотрю, как на платформу влетает Рен — одна, мелькают неясные очертания: темное длинное платье, ярко-красные волосы. Через секунду слышно, как она, тяжело дыша, вбегает в вагон. Звучит резкий свисток, и поезд трогается. Платформа постепенно уплывает, у меня внутри все обрывается. Хью не пришел?

— Успела! — тетя Лидия одобрительно приветствует Рен, пока та идет по проходу.

— Еле-еле, — отвечает Рен, ее голос приятнее, чем я думала.

Потом она плюхается на сиденье рядом со мной. Только не это. Я вся напрягаюсь, но не могу удержаться и все же прямо спрашиваю:

— А где Хью?

Рен, которая возится с молнией на своей отделанной бахромой сумке, переводит взгляд на меня. Может, и выгибает бровь, но из-за челки не поймешь. Она как непроницаемая завеса. Я впервые замечаю, что глаза у Рен потрясающего темно-лилового цвета.

— Его похитили инопланетяне, — сухо отвечает она, уголок рта у нее чуть приподнимается. — Вчера вечером дом мэра всосал НЛО. Не слышала?

Я лишь изумленно смотрю на нее и молчу. Мы покачиваемся вместе с поездом.

— Да нет, — тут же сдается Рен, на лице ее появляется улыбка. — Он уже в Нью-Йорке. Накануне уехал к двоюродному брату, придет прямо в музей. — Открыв сумку, она роется в ней. — Черт! У тебя было такое лицо…

— Я… — Мотая головой, я невольно смеюсь. — А я не поверила.

— Да ладно? — спрашивает Рен, и я впервые точно уверена, что она выгнула под челкой бровь.

— Держите, девушки. — Тетя Лидия появляется в проходе возле Рен и протягивает наши билеты туда и обратно. Коротко улыбнувшись мне, она разворачивается и двигается к своему месту, которое ближе к голове вагона. Сейчас, когда час пик прошел, в залитом солнцем поезде тихо, почти все места занимает наш класс.

— Твоя тетя — прекрасный преподаватель, — говорит Рен, все еще копаясь в сумке.

— Что? — я смотрю на нее с удивлением.

— Она классная, — повторяет Рен, кивая в сторону передних сидений. — В прошлом году я ходила на курс фотографии при Ассоциации молодых христиан, но не узнала и половины того, что знаю теперь.

— Откуда… откуда ты знаешь, что это моя тетя? — Я запинаюсь и, насторожившись, отодвигаюсь к окну.

Я думала, что умело и тщательно оберегала свою тайну. По правде говоря, это было несложно: с той странной встречи в «Лучше латте, чем ничего» тетя несколько отдалилась. Она больше не звала пить кофе и в классе ко мне не обращалась. Я и благодарна ей, и обеспокоена одновременно.

Достав из сумки толстую потрепанную книгу в мягкой обложке — сборник стихов Эмили Дикинсон, Рен пожимает плечами.

— Да это же очевидно, — откликается она.

— Что очевидно? — продолжаю допытываться я. К нам подходит контролер, чтобы прокомпостировать билеты. — Мы ведь даже не похожи.

Мама и тетя Лидия — брюнетки, а я унаследовала цветовой тип отца — светлые волосы и глаза. А внешне я вообще ни на кого из родни не похожа.

Рен, задумавшись, склоняет голову набок.

— Ну, есть небольшое сходство, — объясняет она, забирая у контролера свой билет. — В выражении лица. К тому же Лидия с первого дня, еще не успев ни с кем познакомиться, знала, как тебя зовут. Плюс сказала, что ее сестра преподает философию. А я помню, как на день профориентации в четвертом классе приходила твоя мама, она рассказывала о своей работе, и я еще подумала тогда, что профессия у нее клевая.

— А-а, — только и могу сказать я, про себя удивляясь тому, что Рен меня разоблачила. И что она помнит день профориентации. Я, правда, тоже его помню. Тогда я хотела, чтобы перед классом выступил папа — мне, девятилетней, казалось, что художник звучит гораздо более клево, чем философ, — но он в то время работал во Франции. Помню, были родители Рен, они оба адвокаты, что, казалось, было слишком обыденным для уже тогда странной Рен. — Просто я не хотела, чтобы об этом знали, — добавляю я торопливо.

Поезд изгибается на повороте, слышен скрежет. Я вцепляюсь в подлокотники. «Хью тоже знает?» — гадаю я, мои щеки горят.

Открывая книгу, Рен снова пожимает плечами.

— А чего смущаться? — отвечает она. — Зачем беспокоиться из-за того, что подумают другие?

Я наблюдаю за Рен, пока та читает. Солнечные блики, мелькающие в окнах поезда, вспыхивают в ярких волосах. Длинное темное платье выглядит бесформенно и похоже на ночную сорочку викторианской эпохи. Ногти обкусаны, на запястье старинные громоздкие часы с кожаным ремешком. Рен ни на кого не похожа. Я вдруг понимаю, что ей не важно, что подумают другие. Многие утверждают, что их это не заботит, но в случае с Рен я точно знаю, что это так и есть.

А для меня важно, теребя плетеные браслеты, признаюсь себе я. Для Руби очень важно. Я недавно пришла именно к такому выводу. Я оглядываю то, что на мне сейчас надето. Это белый льняной сарафан, который в прошлом году мне отдала Руби, разобрав свой шкаф. Я хотела взять сарафан во Францию, авиакомпания наконец вернула мне мой чемодан-путешественник. Сейчас мне даже жаль, что утром я не надела что-нибудь другое.