Два одиночества

— Он ведь у меня непутёвый был. Всегда какие-нибудь коленца выкидывал. Ничего-ничего, а потом как отчебучит что-нибудь. А к шестнадцати годам с плохой компанией связался. Курить начал, домой ночевать не приходил иной раз. Нервы мне потрепал, не дай бог кому. Из техникума со второго курса выгнали. Пошёл на химический завод работать. А там совсем взрослым себя почувствовал. Вообще от рук отбился. Друзей себе завёл: все ребята после армии. Спасибо, на заводе заставили его в вечерней школе аттестат о среднем образовании получить. Когда его в армию призвали, я вздохнула свободно. А потом сердце стало болеть: как там он, не бьют ли? Про дедовщину то все слышали. Да и переживала, что бы в Афганистан не отправили. Слава Богу, пронесло в тот раз. Но спасибо армии. Там ему мозги вправили. Какие письма он писал! Ты бы видела. Прощения просил. К концу второго года службы поступил в военное училище. Я не знала, что он надумал. Писал, что в служебной командировке. А потом приходит письмо: «Мама, поздравь меня. Я курсант». Он всегда скрытный был. Никогда ничего не просил. Джинсы куплю ему, он рад до потери пульса. А, спрашивается, чего молчал. Это я сама догадалась. Смотрю, вся молодёжь в джинсах ходит. Гитару по случаю недорого ему в подарок на 23 февраля купила. Знаешь, как он прыгал от радости! А ведь ни слова, что давно хотел. Недавно узнала, что он, оказывается, всегда магнитофон желал и мечтал в тайне. А сказать не мог. Так и в Нагорном Карабахе. Всё писал, что в командировке. Про первый раз в госпитале я вообще ничего не знала, а во второй раз сказал, что на машине перевернулся. Только потом узнала, когда его из армии списали. Чувствовать то я чувствовала что-то неладное. А знать не знала. И про тебя долго молчал. Видела, что его что-то гложет. А попробуй, вытащи из него. Ну, ладно. Уже поздно. Заболтала я тебя. Идём, постелю тебе.

8

Юлька легла спать, но ещё долго ворочалась с боку на бок. Наконец глаза закрылись, и она забылась глубоким сном без сновидений. Звонок сотки разбудил её рано утром.

— Алло! Говорите же!

— Юлия Сергеевна. Это врач из реанимации. Максим очнулся.

— Я еду! Его можно забрать? В каком он состоянии?

— Не торопитесь. Заведующий отделением придёт к девяти часам и сразу уходит на планёрку. Вопрос о выписке Максима решится не раньше десяти часов. Раньше вас всё равно к нему не допустят. А насчёт его состояния, вы лучше сами посмотрите.

Юля отключила телефон. Хоть какое-то изменение.

— Он очнулся? Я всё слышала. Звук в телефоне слишком громкий.

В проёме двери в ночной рубашке стояла Вероника Антоновна.

— Да. Собирайтесь. Без пятнадцати девять мы должны быть возле больницы.

— Юленька, вы же слышали. Нас не пустят к нему. До десяти часов там появляться бесполезно. К чему душу травить?

— А это уже мои проблемы.

Юлия опять схватила сотку и набрала номер семейного врача.

— Олег Сергеевич, Максим пришёл в себя. Палата готова?

— Готова. Он где? Его уже выписали из реанимации?

— Сегодня выписывают.

— Ну тогда время ещё есть.

— Времени нет. Я не хочу ждать до десяти часов. Если не ошибаюсь, главврач больницы ваш друг?

— Да. Мы дружим семьями.

— Я хочу забрать Максима сразу же, как только главврач переступит порог своей больницы.

— Юлия Сергеевна, я постараюсь сделать для вас всё возможное, но…

— Я жду вас без пятнадцати девять у главного входа. — Юля отключила сотку.

— Извините, Вероника Антоновна, но больше ждать я не хочу.

В больнице, благодаря Олегу Сергеевичу, вопрос о выписке Максима из реанимации решился быстро. Юлька стояла у дверей, ожидая, когда в проёме появится каталка. Вышел Олег Сергеевич.

— Юлия Сергеевна, прежде, чем вывезут вашего протеже…

— Это мой муж!

— Не торопитесь. Дослушайте, пожалуйста. Так вот, прежде, чем его вывезут, я хотел бы ввести вас в курс дела.

— Не тяните, говорите скорее.

— Дело в том, что Максим, так сказать, очнулся, но не пришёл в себя.

— Говорите яснее.

— Это сложный медицинский термин, но скажу просто. Он жив и, если не считать перелома ноги, практически здоров. Конечно, нужно ещё сделать томографию мозга, но, похоже, гематомы нет.

— Не тяните!

— Короче, он совершенно не воспринимает действительность.

— Как это?

— Он может двигаться, питаться, отправлять естественные надобности. Но это всё, что он может. Он не присутствует здесь. Он никого и ничего не узнаёт и вообще ни на что не реагирует. Вы сами это сейчас увидите. Извините, я должен был вас предупредить.

В проёме двери показалась каталка. Юлька бросилась к ним, ещё на что-то надеясь, но вдруг резко остановилась, как будто натолкнувшись на прозрачную стену. На каталке лежал не Макс. Конечно, внешне это был тот же Максим, однако его глаза… Пустые стеклянные глаза безразлично смотрели сквозь Юльку. Вероника Антоновна, рыдая, бросилась на каталку. Её удержали санитары. Глаза Макса спокойно скользнули по матери и уставились в какую-то точку на потолке.