Два окна на Арбат

Причем расписался за отсутствовавшего Лапанцева сам Солодов, он же получил за него и деньги.

Конечно, и в этом случае Солодов только как будто готовил ядро стадиона. В действительности его готовили те, кому положено, и по договору за это деньги стадиону были уже уплачены. То же самое и с брезентовыми полосами длиной 140 метров.

Боюсь, что у читателя может создаться неправильное представление о роли самого Даниила Александровича Снежина в этой киноэпопее. Не ровен час, некоторые подумают: смотрите, мол, вот бескорыстный служитель музы Кино и музы Телевидения. Он берет грех на душу, идет на нарушение финансовой дисциплины, но ведь исключительно во имя святого искусства, не для себя же лично.

Нет, и для себя лично тоже. Пока на съемочной площадке режиссер-постановщик руководил королевской ратью, Даниил Александрович сколотил вокруг себя целую рать несуществующих шоферов и сторожей, уборщиц и плотников. С каждым из них заключались трудовые соглашения, заполнялись все необходимые на этот случай финансовые документы — счета, платежные ведомости, приказы об очередных отпусках и служебных перемещениях.

Для таких операций необходимы были паспортные данные — видимость на случай проверок. Данные требовались в большом количестве. Подручные Даниила Александровича сбились с ног в поисках фамилий, имен и отчеств, номеров и серий паспортов своих знакомых.

И вот сейчас настало время сказать о самом большом чуде кино — о воскрешении из мертвых. Шофер Иван Григорьевич Ч., отчаявшись в поисках живых «участников» съемок, отправился… на кладбище. И там, бродя среди могил, он списывал необходимые анкетные данные с памятников.

Сама смерть отступила перед могуществом кино. Живые и мертвые стояли в платежных ведомостях плечом к плечу.

Да, многое разыгрывалось здесь понарошку, как будто.

Деньги всегда были настоящие.

1973

БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ

Недавно встретил я одного знакомого. Интеллигентный человек. Поговорили о том о сем, и вдруг он стыдить меня начал.

— Как, — говорит, — тебе не стыдно!

— А что такое? — я спрашиваю.

— Почему, — продолжает он развивать свою мысль, — в театр не ходишь?

— А так, — говорю, — все времени нет, а телевизор, наоборот, есть.

Он на меня рукой машет.

— Оперу «Безумный день, или Свадьба Фигаро», музыка Моцарта, слышал? — спрашивает.

— Слышал, — отвечаю, — не один раз. И по телевизору, и по радио. И в детстве.

— Нет, — говорит знакомый, — ты в театр сходи. И непременно сейчас. Театр наш не хуже, чем в других культурных центрах.

— Ладно, — согласился я, — пойду схожу. А то так недолго и отстать в культурном отношении.

А театр у нас действительно хороший. Большой. И с колоннами. Восемь штук я насчитал.

Прошел я в гардероб, разделся без всякой сутолоки, культурно. Бинокль мне хотели всучить, но я это не люблю, не на балет пришел. Купил программу за двадцать шесть копеек (четыре копейки билетерша себе на чай взяла, я спорить не стал). Сел я на свое место в первом ряду, неподалеку от дирижера, и углубился в программу. Конечно, я на себя наговаривать зря не стану. Я себе представлял, о чем в этой опере поется, но содержание все же решил в памяти освежить.

Вначале какой-то понимающий человек объяснение дает, кто такой Вольфганг Амадей Моцарт и что за опера «Свадьба Фигаро», которую он сочинил. Цитаты различные приводит понимающий человек. Что, дескать, Моцарт — это «Рафаэль музыки», а его опера «Свадьба Фигаро» — это «вершина творчества».

Высказывание самого композитора Моцарта приведено. Он так выразился: «Страсти не должны быть выражены так сильно, чтобы возбуждать отвращение, и музыка даже при самых ужасных ситуациях никогда не должна оскорблять слуха, но обязана доставлять ему наслаждение».

Прочитал я это и успокоился. Я, знаете, люблю, когда мой культурный уровень повышают, доставляя мне при этом наслаждение, а не просто так, по решению месткома или кулаком по столу.

Заиграли увертюру. Что говорить, тут без цитат все ясно — замечательная увертюра. Умел композитор Вольфганг Амадей Моцарт, ох умел, дай бог нынешним!

Открывается занавес, а на сцене Фигаро. Со стремянки слезает. Вроде как бы лампочку в люстре менял. Пока стоит, этот Фигаро — ничего. А как побежит — и глядеть не хочется. Ноги расставит, руки прямые, как палки, и так это боком, боком по сцене передвигается. Короткими перебежками, как на полосе препятствий.

И еще я заметил — Фигаро вроде бы петь стесняется. Если он один на сцене, тут уж никуда не денешься, надо петь. Но и то — поет, а сам отворачивается. А в компании Фигаро только рот раскрывает, видимость показывает, что поет. Очень стеснительный.

Ну, Фигаро еще терпеть можно. Тем более, когда рядом с ним Сюзанна, он старается. Все-таки у них сегодня свадьба. В такой день всякий жених хочет показать себя только с хорошей стороны.