Два Парижа

Другая дочь, шестнадцатилетняя Фрида, бежала с Галланом, работавшим тогда подмастерьем у мясника. Это привело Борицкого в бешенство. Это был скандал, бунт против родительского авторитета, и притом характер любовника дочери не внушал Борицкому ни малейшего доверия. Однако сделанного не исправишь; Борицкий согласился на брак Фриды и подарил новому зятю магазин – тот самый который Галлан по лени и неумению довел до банкротства.

Еще скорее потерпел он банкротство в семейной жизни.

Галлан и до того имел репутацию игрока и волокиты. Фрида родила ему сына, Дидье, впоследствии взятого на воспитание к Борицким, но Галлан ей открыто изменял, их совместное существование превратилось в ад. Встретив понравившегося ей человека, Фрида собиралась уйти от мужа и уехать вместе с новым другом в Израиль, чтобы начать там жизнь заново.

Планам не суждено было осуществиться. Что произошло? Преступление или несчастный случай? Вряд ли тут есть загадка… Утро 2 ноября 1955 года. В руках у Фриды взрывается примус. Объятая пламенем, она бежит в соседнюю комнату, где спит ее муж. Тот ее хладнокровно отталкивает, поворачивается на другой бок и засыпает… или делает вид, что засыпает… Впоследствии он объяснил, что, мол, был пьян. Пожарные и отвозят Фриду в госпиталь, но ее уже нельзя спасти. Через несколько дней она умирает, сказав перед смертью отцу, что ее убийца Галлан.

Было начато предварительное следствие. Был даже суд. На суде даже выяснилось, что Галлан подкупил свидетелей, чтобы те дали благоприятные для него показания. Следователь и прокурор считают Галлана убийцей. Но за отсутствием улик его оправдали. Галлан немедленно женился второй раз.

Для Борицкого всё это жестокий удар. Он и жена не могут спать по ночам. Перед их глазами всё время кошмар: их дочь горит заживо… и мысль, что ее убийца спокойно наслаждается жизнью, им нестерпима. Но Борис Борицкий человек действия, делец, у которого, когда цель раз намечена, ее достижение – вопрос, времени и труда. Он решил ответить – и он это сделает. Галлан осужден на смерть.

– Какой отец не поступил был, как я? – воскликнул Борицкий на суде. И в его словах звучало такое убеждение, что никто не решился ему возразить.

К несчастью для Борицкого ряд обстоятельств основательно запутал его процесс. Одно из них – подозрительная смерть марсельского бандита Бенхаима. Всплыло обвинение, будто Борицкий пробовал его подкупить убить Галлана. Тот якобы взял деньги и отказался выполнить условия. После чего его труп с револьверной пулей в теле был обнаружен. Присяжные отбросили в конце концов это обвинение – но оно оказало на них влияние. Сам Борицкий его категорически отверг, целиком признавая убийство Галлана.

Не менее неудачным было то, что в числе свидетелей обвинения вынырнули все те, кого Борицкий когда-либо прижал или надул в торговых делах.

Его жена, в моральном отношении разделявшая с Борицким ответственность за смерть Галлана, не могла предстать перед человеческим судом: сразу после ареста мужа, она умерла от разрыва сердца. Зато вместе с Борицким сидел на скамье подсудимых другой из его зятьев, Марсель Гедж. Его вина, в сущности, – только в чрезмерном послушании тестю. Из послушания он сопровождал Борицкого в Женеву, был на вилле, где разыгралась драма, может быть даже присутствовал при убийстве. Это последнее отрицают и он, и Борицкий, берущий всю вину на себя. Однако, на платье у Геджа нашли следы крови. Эксперты утверждают, что это человеческая кровь.

Приговор суда мог многих удивить своей суровостью: пожизненное заключение для Борицкого и 5 лет тюрьмы для Геджа. На присяжных явно действовала присущая французам ксенофобия. Не антисемитизм, как таковой. Когда Гедж коснулся этого вопроса, председатель следствия, ответил ему, и вероятно вполне искренно: «Гедж, не говорите об этом. Вы ошибаетесь. Вы принадлежите к расе, которая так много страдала, что имеет право на всеобщее уважение. Вдобавок, глубина ваших религиозных и моральных чувств внушают полное уважение тем, которые сейчас вас судят». Но факт, что Борицкий приехал из Галиции и сделал во Франции состояние бесспорно не располагал к нему присяжных. Репортер «Фигаро» Жак де Кокэ пишет: «Если бы я поехал в Польшу, поселился в какой-нибудь деревне и стал в ней первым богатеем, потом попал за что-нибудь под суд – что бы обо мне сказали соседи? Мне страшно об этом и подумать!» Но, между прочим, в Польше, тем более, свяжем в России, никто бы не вздумал враждебно относиться к иностранцу только за то, что он иностранец, – а вот в Западной Европе вообще и во Франции в частности это – закономерное явление. Оно и лежит в основе осуждения. Ибо, каким бы человеком ни был в остальном Борицкий, как можно осудить человека, отомстившего за свою дочь, сожженную заживо, ее убийце, которого не смог по формальным соображениям наказать закон?

«Новое русское слово» (Нью-Йорк), 2 июля 1959, № 16905, с. 2.

Кошмарный «мсье Билль»