Два писателя, или Ключи от чердака

— А у тебя ведь нет девочки?

— Значит, не зря ты его отдала, про девочек–то подумала…

Человечество разделилось на две неравные части: на тех, кто читал «Этажи», и кто не читал. Четыре года листочки валялись в тумбочке, я их вылизывала, как кошка своих котят, и вдруг, распечатав, раздала знакомым. Небольшая разговорная зарисовка, несколько сцен из жизни домохозяек — какой реакции я ждала, какой оценки? Мечтала, что все кинутся хвалить? Нет, надеялась, всем будет интересно. Гладить по спинке. Рассматривать каждое слово. Дергать за хвост. Позвонила Лера Гордеева. Болтала о том, о сем, о тексте ни слова, с каждой минутой я относилась к ней все хуже.

— Да! — вспомнила Лера наконец. — Игорь ведь принес мне твой рассказ.

— Это рассказ?

— Рассказ. Вполне приличный. Но, на мой взгляд, в нем не хватает антуража.

Я растерялась. Мне казалось, именно в этом вся соль. И главное: рассказ родился, он уже не изменится, так что же я хочу услышать?!

— Всегда интересно, понравилось или нет, — объяснил мне Майоров, — и если понравилось, то чем.

63

Боже, как больно… Только что, зажав трубку плечом, я набирала телефонный номер, в свободной руке вертела палочку, длинную, с острым концом, щекотала ею шею и за ухом… Вдруг это злобное шипенье с присвистом. Нет, сначала острая боль. Острая палочка вонзилась в ухо, в глазах потемнело, поплыл потолок, я села на пол и, как в самолете, чтобы выгнуть барабанную перепонку, пыталась выдохнуть через уши. Из уха выползло змеиное «сш–ш–ш-ш». Мотая головой, я стараюсь понять, может ли левое ухо слышать свист из левого уха. Меня мутит от боли и страха. Звуковая волна не змея, она отражается, не ползает, и я стучу, бренчу, заткнув здоровое ухо… Как паршиво: боюсь оглохнуть и вдобавок… встреча курса в Москве. Послезавтра.

— Никаких самолетов, и все заживет, — успокоили в больнице скорой помощи. — В девяноста девяти случаях из ста заживает, правда, статистика по детям до четырех лет.

Так, наверное, и начинается разложение. Скоро я вытащу передний зуб. Вчера мы беспечно болтали вчетвером: я, Марина, Майоров и Чмутов. На крыльце Зойкиной школы, на солнышке. Дышало лето, а мы говорили всякие пошлости. Смеялись над общей знакомой, философиней. Чмутов рассказывал, как мыл ее в ванной, плачущую и пьяную, потерявшую жизненный смысл: Эльвира решила покончить с собой и отправилась в Москву, к Еременко, а ее посадили в кутузку за отсутствие регистрации. Я бессовестно расписывала, как в походе она готовилась к гигиеническим процедурам: грела на костре ведро воды, потом остужала, разводила марганец, снова грела и остужала, шла в лес, боялась темноты, и муж тащил за ней котелок.

— Эльвира же триппер подхватила! — ликовал Чмутов. — Сама и сказала мне, вот те крест. Решила избавиться от всех инфекций, пошла в какой–то хреновый центр — «Гименей», кажется, и там ее заразили!

Она была доброй девкой, эта нелепая философиня, сочинявшая про себя всякие небылицы, она дарила нам эту возможность — чувствовать себя чертовски благополучными людьми. Мы потешались над смехотворной неудачницей, крутые выпускники на школьном крылечке, мы хохотали до слез, до колик в животе, Марина, словно шестиклассница, улыбалась. Сегодня мне стыдно, и ухо болит, а Марина утешает по телефону:

— Нет–нет, я и не думала про конкретного человека. Смешной персонаж, ну… как будто литература! И вы с Чмутовым были в ударе. Расплата? Ты за бога не решай. И потом — ты же язык не проткнула?

Майоров выхватывает трубку:

— А хорошо мы вчера? Да, за это? Ты за это и любишь Чмутова?.. А что, со мной нельзя так потрепаться?

— Нет, конечно: наше общение бесполое.

Пять лет назад, впервые приехав на встречу курса, я обнаружила, что заблудилась в возрасте: смотрю на улице не на тех мужчин, кокетничаю с молодежью… Все, решено! Еще можно успеть — на ночном поезде. Спешно бросаю вещи в чемодан. Звонок телефона.

— Тебя Игорь Натанович. Жалеет… — Зойка делает «чму–чму–чму». Я лечу. Приятно, когда жалеют.

— Иринушка, мне рассказали. Болит? Болит. Приложи трубку к ранке. Я экстрасенс, сейчас все заживет. Все затянется.

— Экстрасенс! А не ты ли и продырявил? Своими пошлостями.

— Дефлорация уха? Ну, ты, голубушка, даешь! Мне еще девственницы не попадались. А в таком дискурсе…

Я веселюсь:

— Есть и другой. Мне капли выписали в ухо, они, как яд…

Он резко обрывает:

— Я, собственно, что хотел. Иринушка, ты не поможешь мне спонсора найти?

Вот это да… Слова и мысли вмиг покидают мою голову. Наверное, разбегаются по телу: тик не тик, дрожь не дрожь, — озноб колотит. Я держу паузу.

— Видишь ли, у Ларисы эта фирма накрылась. Астрологическая. Пьюбис не платит отпускные. И уроки сорвались, представляешь? Учил–учил ребенка английскому, а они в Германию уезжают, типа английский теперь им не нужен. Я немецким до такой степени не владею. Мне надо за лето роман написать…

Молчать далее неприлично. Тормозить или выруливать?

— Игорь, что ты хочешь услышать от меня?

— Да только это и хочу, матушка! Знашь или нет каких богатых людей, знашь или нет, скажи. Это просто.