Два соперника

— Не изъ-за фуфайки. Фуфайки что! А изъ-за того Анна Федоровна ихъ полюбили ужъ очень, что какъ Емельянъ Васильичъ надли на себя эту фуфайку — сейчасъ у нихъ и ревматизмъ прошелъ. Говорятъ, она изъ какой-то особенной шерсти и наговоренная. Ну, такъ вы погодите… Я сейчасъ.

— Еще чуточку, Феничка… Одну минуту. Сама-то Надежда Емельяновна что объ этомъ жених говоритъ? — допытывался молодой человкъ.

— Ахъ, какой вы, баринъ, любопытный! Да ничего не говоритъ, — улыбнулась горничная. — Что-же ей говорить? Она знаетъ, что ей пристроиться пора, а другихъ жениховъ нтъ. Не за гимназистовъ-же ей выходить.

Молодой человкъ вспыхнулъ.

— Гимназистамъ никто и не позволитъ жениться. Все это ты вздоръ городишь… заговорилъ онъ. — Но гимназисты не на вкъ гимназисты. Они всегда могутъ выдти изъ гимназіи, поступить на мсто и получать жалованье.

— Это еще когда-то улита детъ, да когда-то прідетъ.

— Вздоръ. Гимназисту никто не запрещаетъ бросить гимназію, когда онъ хочетъ. Броситъ гимназію и начнетъ служить.

— Однако вотъ гимназисты-то танцуютъ-танцуютъ съ барышней на танцовальныхъ вечерахъ и ни одинъ еще ей вера не подарилъ, а Иванъ Артамонычъ привезъ сегодня ей веръ и подарилъ.

— И она взяла?! воскликнулъ молодой человкъ.

— Да отчего-же не взять-то! Вы посмотрите-ка, какой веръ-то… Рублей двадцать пять стоитъ, а то и больше. Весь рзной… Изъ кости… Съ пухомъ… съ зеркальцемъ.

— Подлецъ!

— Фу, ты пропасть! Чего вы ругаетесь то?

Вмсто отвта молодой человкъ скрежеталъ зубами.

— Такъ звать барышню-то? Или, быть можетъ, отдумали? спросила горничная.

— Непремнно, непремнно. Именемъ Бога проси ее, чтобы она ко мн вышла вотъ сюда къ ршетк, хоть на минутку…

Горничная побжала въ ворота. Молодой человкъ кусалъ губы и бшено ковырялъ палкой землю.

II

Стукнула балконная дверь. Молодой человкъ вздрогнулъ и весь обратился въ зрніе. На балкон появилась Наденька, быстро соскочила со ступенекъ и пошла по дорожк садика, бойко направляясь къ ршетк. выходящей на улицу. Наденька была полненькая блокуренькая двушка небольшаго роста. Одта она была въ пестрый малороссійскій костюмъ, дв увсистыя косы разстилались по ея спин далеко ниже таліи.

— Петръ Аполонычъ! Гд вы? тихо спрашивала она.

— Здсь, здсь, отвчалъ молодой человкъ, выглядывая изъ-за подстриженной акаціи и протягивая сквозь ршетку руку.

— Ну, здравствуйте… Вы мн что-нибудь хотите сказать? спросила Наденька.

— Пришелъ проститься съ вами, такъ какъ мы завтра перезжаемъ съ дачи въ городъ, и хочу сказать…

Молодой человкъ запнулся и остановился.

— Кучеръ съ вашего двора стоитъ у воротъ и подслушиваетъ, произнесъ онъ, понизивъ голосъ до шепота. — Могу я войти къ вамъ въ садъ?

— Въ садъ-то?… Пожалуй, войдите… Только я боюсь, какъ-бы наши не увидали. Скажутъ: «вотъ, выскочила къ молодому человку»… Говорите скорй, что вамъ надо.

— Ага! Боитесь! Боитесь!.. Я знаю, чего вы боитесь… Вы жениха боитесь… чуть не вскрикнулъ молодой человкъ.

— Какого жениха?

— Пожалуйста не притворяйтесь. Я все знаю. У васъ этотъ бритый пасторъ… старикъ Иванъ Артамонычъ въ гостяхъ сидитъ.

— Ну, да… А только какой-же онъ старикъ? Да и не женихъ онъ.

— А веръ, который онъ вамъ подарилъ? А дв фуфайки папеньк?.. Я знаю все.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Веръ онъ мн подарилъ, это точно, но… Чего-жъ вы стоите на улиц-то? Идите въ калитку, ежели ужъ хотите. Да отчего вамъ не зайти къ намъ въ комнаты? Вдь вы знакомы съ папенькой и маменькой, такъ ужъ лучше явно придти къ намъ, чмъ тайно. Будто за книгой пришли. У меня есть вашъ водевиль «Вспышка у домашняго очага», который мы съ вами играли. Пойдемте въ комнаты.

— Не желаю я нарушать вашъ пріятный тетъ-а-тетъ съ пасторомъ… или какъ онъ тамъ? Съ бритымъ ксендзомъ, что-ли… — рзко проговорилъ молодой человкъ, сердито дернулъ калитку и вошелъ. въ садикъ.

— Послушайте. Петръ Аполонычъ, да чего вы сердитесь? — недоумвала двушка.

— Я не сержусь, но я оскорбленъ, за васъ оскорбленъ. Выходить замужъ за старика, который втрое старше васъ! — негодовалъ молодой человкъ.

— Ужъ и втрое! Ему всего сорокъ лтъ.

— Съ большимъ хвостикомъ, а вамъ восемнадцать. Ну-ка, сорокъ девять, дленные на восемнадцать?

— Да и съ чего вы взяли, что я выхожу за него замужъ?

— А не выходите замужъ, такъ нечего брать и подарковъ. Веръ, корзинка съ яблоками… Гд тутъ благородство?

— Это сплетня, совсмъ сплетня… — растерялась двушка. — Пойдемте къ намъ и вы увидите, что никакого тетъ-а-тета у меня съ Иваномъ Артамонычемъ нтъ. Онъ пріхалъ къ намъ поиграть въ винтъ съ папенькой и маменькой и ужъ они сидятъ и играютъ втроемъ съ болваномъ.

— Не пойду. Сердце обольется кровью… Веръ… яблоки… И какое неблагородство!

Молодой человкъ снялъ фуражку и слъ на скамейку, поспшно вытирая на лбу обильный потъ.

— Послушайте, что жъ это такое?.. начала двушка. — Пришли проститься, а сами вдругъ дерзости говорите… И наконецъ, по какому праву?..

— По какому праву? По праву любви-съ… Я Надежда Емельяновна, въ васъ влюбленъ, влюбленъ безумно! Я готовъ на все, на вс жертвы…

Двушка попятилась и потупилась.

— Вы влюблены въ меня? Я этого не знала, — проговорила она.