Два соперника

— Да-съ… влюбленъ… Съ послдняго спектакля влюбленъ, со «Вспышки у домашняго очага». Влюбленъ безумно. Я даже и учиться не могу… Да и Богъ съ нимъ, съ ученьемъ… Довольно… Я теперь въ послднемъ класс, а послдняго класса мн и не надо. Люди живутъ и получаютъ на служб хорошія деньги и безъ послдняго класса. Наденька! Будь моею! Я люблю тебя…

Молодой человкъ ринулся къ двушк и схватилъ ее за об руки.

— Тише, тише! Что вы кричите! шептала она, но не освобождала рукъ.

— О любви своей я могу кричать на всхъ перекресткахъ. Тутъ ничего нтъ постыднаго. Это чувство благородно, возвышенно… Это не то что взять отъ старика веръ и яблоки.

— Ахъ, вы все съ попрекомъ… Какая-же это любовь, коли вы такія слова…

— Истинная любовь, благородная, безкорыстная. Я знаю, что у васъ ничего нтъ, но я ршился трудиться, какъ волъ, и потому отвтьте — любите-ли вы меня?

Произошла пауза.

— Я право не знаю… Вы такъ вдругъ… пробормотала двушка, совсмъ растерявшись.

— Старикъ? Хотите продать себя богатому развратнику? Ну, будьте счастливы… А у меня есть револьверъ… трагически прошепталъ молодой человкъ и отвернулся.

— Послушайте, Петръ Аполонычъ… Мн жалко васъ… Я люблю васъ, но… Сядемте, поговоримте, сказала двушка.

— Любишь? Любишь? Такъ дай-же обнять тебя! Дай сжать въ жаркихъ объятіяхъ и запечатлть передъ небомъ и землей…

Молодой человкъ обхватилъ двушку за шею, привлекъ къ себ на грудь и осыпалъ ее поцлуями. Она отбивалась.

— Петръ Аполонычъ… что-жъ это такое! Такъ нельзя… Насъ съ балкона увидть могутъ… Да и съ улицы видно… Такъ не хорошо… Вы знаете, здсь сплетня… Пронесутъ — и завтра-же все будетъ извстно. Оставьте, Бога ради оставьте… Сядемте лучше… бормотала она и наконецъ вырвалась и стала поодаль, оправляя помятое платье.

— Пусть вс смотрятъ… Душа моя чиста… Я хочу благородно… Не боюсь я ни людскихъ пересудъ, ни сплетенъ! съ пафосомъ шепталъ молодой человкъ, поднимая съ земли фуражку, которая упала у него во время объятій.

— Вы-то не боитесь сплетенъ, да я-то боюсь… Я двушка… Я должна беречь себя… бормотала двушка, озираясь то на балконъ, то по направленію къ ршетк, граничащей садъ съ улицей — Ей Богу… Какъ вы не осторожны…

— И не долженъ быть остороженъ, ежели знаю, что за мной никакой старикъ… то есть никакая старуха не подсматриваетъ.

— Вы все дерзничаете, а между тмъ говорите, что любите! вздохнула двушка.

— Не дерзость это, Наденька, а благородное негодованіе, оскорбленіе за васъ, которую я считаю своей святыней. Ну-съ, теперь сядемте и поговоримъ, на что я ршился.

Двушка была какъ на иголкахъ.

— Хорошо, сядемте вонъ на той скамейк, но только говорите скоре, потому меня дома хватиться могутъ… сказала она.

— Скорй я говорить не могу, потому здсь программа цлой жизни.

— Какой жизни?

— Моей и вашей…

— Петръ Аполонычъ, объ этомъ мы лучше въ другой разъ, ежели вамъ надо долго разговаривать.

— Сегодня надо ршить или никогда, потому завтра мы съзжаемъ съ дачи, посл завтра начнутся классы и надо знать, вносить-ли деньги за ученье или не вносить.

— Да зачмъ вамъ бросать ученье?

— Ахъ, неразумная наивность! Наденька! Молю васъ, ршимте это дло.

— Ну, погодите, я прежде посмотрю, что папенька, маменька и гость длаютъ. Спрячтесь вонъ тамъ за кустами, а я сейчасъ…

Двушка пошла на балконъ, побыла немного въ комнатахъ и вскор вернулась.

— Играютъ въ винтъ. Въ самый азартъ вошли сказала она. — Ну, сядемъ.

И они сли на скамейку.

III

Молодой человкъ обнялъ двушку и спросилъ:

— Надя! Любишь-ли ты меня настолько, чтобъ пойти на вс жертвы?

— Постойте, не обнимайте меня. Я боюсь, что наша горничная Феня побжитъ сейчасъ за водкой къ ужину для Ивана Артамоныча и папаши и увидитъ насъ, отвчала двушка, освобождаясь изъ объятій и отодвигаясь отъ него.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Ежели ты ршилась пойти на вс жертвы и лишенія, то пускай вс видятъ нашу любовь.

— Я не знаю, Петръ Аполонычъ, про какія жертвы и лишенія вы говорите…

— Зачмъ — Петръ Аполонычъ? Называй меня просто Пьеръ…

— Ну, Пьеръ… Ну, хорошо… Только я не знаю, какія жертвы.

— Первое время, разумется, мы должны жить въ бдности, въ одной комнат и снискивать себ пропитаніе случайными работами.

— То есть какъ это?

— Да вдь завтра утромъ я явлюсь къ твоимъ родителямъ и буду просить твоей руки.

— Ахъ, нтъ! И не длай этого. Меня не отдадутъ за тебя.

— Не отдадутъ? спросилъ молодой человкъ. — Ну, въ такомъ случа бжимъ и обвнчаемся тайно.

— Зачмъ-же бжать-то? Вы сначала найдите себ хорошее мсто, тогда и отдадутъ. Папенька еще недавно сказалъ: «ежели попадется человкъ, который получаетъ двсти рублей жалованья»…

— Пока я найду такое мсто, я умру съ тоски и печали. Намъ нужно обвнчаться не позже будущаго мсяца.

— Да вдь у васъ даже и на свадьбу-то денегъ нтъ. Вдь свадьба-то дорого стоитъ. Вотъ мой дядя, маменькинъ младшій братъ, внчался по весн, такъ ему свадьба-то сколько денегъ стоила!

— Я продамъ вс мои книги, атласъ, словари, даже лодку — и вотъ деньги на внчанье…

— Полноте, полноте… У васъ даже фрака нтъ. А фракъ-то что стоитъ!

— Фрака нтъ? Можно и безъ фрака…

— А безъ фрака какое-же это внчанье!

— Стало быть, ты не ршаешься на вс жертвы?