Два соперника

— Да я и рада-бы, но что это за женихъ, у котораго фрака нтъ!

Молодой человкъ подумалъ и отвчалъ:

— Ну, хорошо, фракъ у меня будетъ. Я продамъ револьверъ. Кром того, маменька моя хоть и живетъ только пенсіей, но она скопила на выигрышный билетъ Дворянскаго банка. Онъ стоитъ сто тридцать пять рублей, заложенъ только за пятьдесятъ, я упаду ей въ ноги…

— Петръ Аполонычъ, оставьте покуда все это. Я люблю васъ, но поступите прежде на мсто. Ну, гд мы будемъ жить, ежели у васъ нтъ мста? Гд? Какъ? Чмъ?

— Мать настолько меня любитъ, что она позволитъ мн жить и женатому въ той комнат, въ которой я теперь у ней живу. Тамъ въ комнат диванъ и кровать. Теб я уступлю кровать, самъ буду спать на диван.

— Нельзя, нельзя такъ. Кто-же мн сошьетъ подвнечное платье, ежели я убгу отъ папеньки съ маменькой? У меня подвнечнаго платья нтъ, доказывала двушка.

— Но вдь это предразсудокъ. Ты можешь внчаться даже вотъ въ этомъ плать, которое теперь на теб. Наконецъ, у тебя есть блое платье, я знаю, ты въ немъ играла со мною «Вспышку». Ну, захвати съ собой это платье, когда побжишь отъ своихъ.

— Нтъ, нтъ. Это платье не внчальное. Да оно и не мое. Я брала его отъ Агнички Лестоновой, чтобы играть въ немъ въ спектакл.

Молодой человкъ снялъ фуражку, вздохнулъ и схватился за волосы.

— Нтъ, я вижу, мн придется погибать! сказалъ онъ.

— Да зачмъ-же погибать-то, Петръ Аполонычъ? возразила двушка. — Вы подождите, пока у васъ хорошее мсто найдется — вотъ тогда мы и поженимся. Ну, посудите сами, ну, чмъ мы будемъ жить?

— Жертвы, жертвы. Я требую жертвы… Самъ я на все готовъ.

— Да вдь съ жертвами-то съ голоду помрешь.

— Первое время мать меня не покинетъ. Мы какъ жили, такъ и будемъ жить, а гд двое сыты, тамъ и третій будетъ сытъ. Теб у насъ всегда кусокъ найдется. Наконецъ, мы оба будемъ зарабатывать. Я буду репетировать съ гимназистами, буду писать въ газетахъ.

— Да разв вы можете писать?

— А вотъ описалъ-же пожаръ кулаковской дачи, снесъ въ редакцію и мн выдали потомъ рубль и тридцать пять копекъ. Да я-бы и посл пожара кое-что еще написать и деньги получилъ, но наши любительскіе спектакли были и я все никакъ не могъ приссть. Наконецъ, въ крайнемъ случа, мы въ актеры поступимъ и удемъ въ провинцію. И у меня талантъ, и у тебя талантъ. Я женъ-комикъ, ты энженю. Вдь насъ-же вс хвалили за «Вспышку». И какъ благородно ремесло актера! Какъ возвышенно! Это въ тысячу разъ возвышенне, чмъ служить гд-нибудь въ страховой контор, какъ мой братъ служитъ. Ну-съ, Наденька! восторженно крикнулъ молодой человкъ. — Видите, какъ все улаживается?!

— Ршительно ничего не вижу. Прежде всего папенька съ маменькой меня не отдадутъ за васъ, пока у васъ мста не будетъ, а бжать я не намрена.

— Ну, значитъ, не любишь. Тогда прощай…

Молодой человкъ всталъ со скамейки.

— Нтъ, я люблю васъ, даже очень люблю, а только бжать не хочу, отвчала двушка.

— Ну, и прощайте… Желаю вамъ счастія съ старымъ развратникомъ Иваномъ Артамонычемъ, а o моей судьб вы узнаете завтра, сказалъ молодой человкъ и направился къ калитк.

Двушка схватилась за грудь.

— Петръ Аполонычъ! Куда-же вы? испуганно спросила она.

— Теперь куда глаза глядятъ, пробормоталъ молодой человкъ, не оборачиваясь.

— Послушайте… Дайте мн слово, что вы подождете до мста, умоляющимъ шепотомъ обращалась къ нему двушка.

— Долго ждать, Надежда Емельяновна. И наконецъ я разочарованъ. Я ждалъ отъ васъ жертвъ, но увидалъ въ васъ только бездушную кокетку.

— Какъ хотите меня попрекайте, но дайте мн только слово, что вы не застрлитесь. Умоляю васъ!.. Во имя любви нашей прошу!

Молодой человкъ былъ уже за калиткой.

— Во имя любви? Ха-ха-ха… захохоталъ онъ трагически-театральнымъ хохотомъ.

— Петръ Аполонычъ! еще разъ послышался окликъ.

Молодой человкъ не отвчалъ. Двушка плакала, На балкон появилась горничная Феня.

— Барышня! Вы здсь? Идите скорй домой. Маменька велла вамъ сказать, чтобы вы салатъ къ ужину приготовили, да достали изъ шкапа бутылку черносмородинной наливки, которую мамаша длала.

— Сейчасъ, сейчасъ, Феня.

Двушка наскоро вытерла платкомъ глаза и пошла на балконъ.

Въ отворенную дверь балкона слышался мужской возгласъ:

— Безъ трехъ! Вотъ такъ подсадили! Сколько-же мы теперь пишемъ?

Раздался и женскій голосъ, кричавшій горничной:

— Феня! Не забудь-же сходить за водкой къ ужину. А то вдь погребокъ запрутъ.

IV