Два соперника

«Эхъ! И чего только замшался этотъ гимназистъ! вздохнулъ онъ. — Положимъ, что тутъ со стороны Наденьки ничего серьезнаго нтъ. Двичья вспышка къ своему сверстнику… Какъ полюбила, такъ и разлюбитъ, но гимназистъ-то нахалъ. Вдь онъ покою не дастъ. Вдь не могу-же я, женившись, цлые дни сидть около Наденьки. Ну, и будетъ такъ, что я на служб, а онъ при ней… Гнать вонъ? Не велть принимать? Но вдь она двуличная, хитрая, коварная, она найдетъ средство съ нимъ видться. Отчего она, спрашивается, не сказала мн вчера, что вотъ такъ и такъ, что у ней былъ романъ съ этимъ проклятымъ Петькой? Отчего не призналась? Видя ея откровенность, раскаяніе, я и не придалъ-бы этому серьезнаго значенія, ежели-бы она пообщалась забыть этого скота. Но нтъ, она и выходя за меня замужъ, въ знакомые его прочитъ, указываетъ, что на свадьбу пригласитъ. „Онъ, говоритъ, хорошій танцоръ, хорошій мазуристъ“. Не мазуристъ онъ, а мазурикъ»!

Иванъ Артамонычъ прислъ къ письменному столу, взялъ листокъ почтовой бумаги и приготовился писать.

«А вдь какъ хороша-то»! мелькнуло у него въ голов про Наденьку и передъ нимъ встала она въ своемъ пестромъ малороссійскомъ, костюм, съ блестящими глазками, съ двумя толстыми косами, висящими по спин — и онъ отложилъ бумагу въ сторону, но черезъ минуту опять придвинулъ ее къ себ.

— Нтъ, тутъ и думать нечего… Я ищу домашняго спокойствія, семейнаго счастія, а съ Наденькой ничего этого не будетъ. Надо отказаться, проговорилъ онъ мысленно и принялся писать.

Черезъ нсколько времени письмо было готово. Оно гласило слдующее:

«Милостивый государь Емельянъ Васильичъ! Очень мн совстно писать вамъ отказъ, но по здравомъ обсужденіи я принужденъ отказаться отъ вашей дочери Надежды Емельяновны, ибо счастія и семейнаго спокойствія здсь не можетъ быть. Во-первыхъ, старъ я для вся, а во-вторыхъ какъ я вижу, ваша дочь не чувствуетъ ко мн не только любви, но даже и расположенія. Въ доказательство прилагаю ея письма къ мерзавцу-гимназисту, который самъ-же мн ихъ и переслалъ. Я сдлалъ вашей дочери подарокъ въ вид брилліантоваго браслета, но подарковъ назадъ не берутъ, а потому пусть онъ и останется ей подаркомъ, ежели она не захочетъ мн его возвратить. Что-же касается до полутора тысячъ рублей, которыя я далъ уважаемой вашей супруг на приданое для Надежды Емельяновны, то деньги эти прошу васъ мн возвратить, а ежели он уже истрачены, то выдать на оную сумму законный вексель. Затмъ желаю счастія вашей дочери, благодарю за гостепріимство и остаюсь искренно преданный…»

Иванъ Артамонычъ подписалъ письмо, прочиталъ его и быстро заклеилъ въ конвертъ, бормоча себ подъ носъ:

— Такъ надо сдлать, такъ, иначе ничего не придумаешь.

Надписавъ конвертъ, онъ позвалъ кучера и послалъ съ нимъ письмо на дачу къ Емельяну Васильевичу.

— Фу! Какъ гора съ плечъ!… проговорилъ онъ тяжело вздохнувъ посл ухода кучера, что-то тяжелое отвалилось у него отъ сердца и на душ его сдлалось веселе. Онъ даже сталъ трубить на губахъ какой-то маршъ, съ большимъ аппетитомъ напился чаю и сълъ оставшійся отъ обда битокъ.

Часовъ около одиннадцати вечера вернулся кучеръ и принесъ конвертикъ, надписанный женской рукой. Въ конвертик письма не было, но была простая росписка на полторы тысячи рублей, подписанная Анной Федоровной.

Иванъ Артамонычъ взялъ росписку, повертлъ ее и улыбнулся.

«Мужъ-то, небось, обязательства не выдалъ. Знаетъ, что въ случа неуплаты я могу приступить къ его жалованью, а выдала жена, да и не вексель, а росписку, по которой, ежели мужъ не захочетъ уплачивать, мы гроша не получишь, подумалъ онъ и прибавилъ вслухъ:

— Впрочемъ, слава Богу, что я не зарвался и вовремя спохватился!

1891