Два соперника

Успокоился онъ насчетъ камня или выстрла только тогда, когда выхалъ изъ дачной мстности и пошли городскія улицы съ большими каменными домами. Но дома снова ползли въ голову Ивана Артамоныча опасенія насчетъ присылки къ нему гимназистомъ — секундантовъ.

„Хорошо, ежели домой пришлетъ — сейчасъ позову дворника и начну гнать. Справимся и сами… А пришлетъ по мсту служенія, тогда ужъ совсмъ осрамитъ. Тогда ужъ не утаишь. Выдетъ огласка. Положимъ, что онъ мальчишка и все это очень смшно, если здраво посмотрть на вещи, но какъ взглянетъ начальство, когда до него дойдетъ о скандал? Да не дойдетъ, такъ и непріятно быть посмшищемъ среди товарищей. А смяться будутъ — и сдлаюсь я притчей во языцхъ“.

Дабы развлечься какъ-нибудь, Иванъ Артамонычъ попробовалъ читать, но ему не читалось. Онъ бросилъ книгу и принялся раскладывать гранъ-пасьянсъ, но и гранъ-пасьянсъ не раскладывался. Взялъ онъ лежавшее на письменномъ стол „дло“ въ синей обложк, сталъ его просматривать, но даже смысла не могъ уловить. Фигура дерзкаго гимназиста такъ и стояла передъ нимъ. Иванъ Артамонычъ отложилъ бумаги.

„Ничего вдь еще не извстно, думалось ему, — можетъ быть, этотъ гимназистъ и самой Надежд Емельяновн нравится. Она, на сколько мн помнится, вовсе не возмущалась его поступкомъ и два-три раза въ разговор какъ будто выгораживала его. Двичья душа — потемки. Вдь не можетъ-же гимназистъ ни съ того ни съ сего до такого сумашествія влюбиться въ нее, ежели она сама не подавала ему повода! Да, да! воскликнулъ онъ мысленно, вскакивая со стула и въ волненіи заходивъ по комнат. — Она даже расхваливала его, называла лучшимъ мазуристомъ, считала его въ сред гостей на свадьб… Ахъ, чортъ возьми! Что какъ она сама влюблена въ него?“

Онъ сталъ припоминать фигуру гимназиста — и нашелъ, что онъ вовсе не красивъ.

„Во что, впрочемъ, влюбиться-то! опять разсуждалъ онъ, Мужиковатыя манеры, прыщи на щекахъ, ростъ небольшой, изъ себя тощій. Одно только разв — волосы хороши да глаза… Волосы дйствительно густые и роскошные, а глаза только-что блестящіе, но на самомъ дл разбойничьи.

Онъ взглянулъ на себя въ зеркало и мысленно сказалъ:

«Ужъ я куда видне и статне его. Вотъ разв только года мои»… Молоденькихъ эти двочки любятъ, хотя, поразмыслить, такъ чорта-ли въ такомъ молоденькомъ!

Сдлавъ еще нсколько шаговъ онъ ршилъ:

«Впрочемъ, иногда и сатана понравится, лучше яснаго сокола. О вкусахъ не спорятъ. Но надо разузнать, надо разузнать, твердилъ онъ. — Поду завтра къ ней на дачу и буду внимательно. слдить за ней».

Дабы какъ-нибудь отогнать докучливыя мысли, Иванъ Артамонычъ прошелъ въ столовую, отворилъ буфетный шкапъ, и стоя, вытащилъ дв рюмки коньяку, закусивъ вареньемъ изъ баночки. Коньякъ, нсколько успокоилъ его.

«Дло-то, выденнаго яйца, не стоитъ, а я тревожусь», успокоивалъ себя Иванъ Артамонычъ, ложась спать.

Ночью, однако, ему снился гимназистъ.

Утромъ, возставъ отъ, сна въ обычную пору, Иванъ Артамонычъ опять началъ опасаться гимназиста. Сидя за утреннимъ чаемъ, онъ сказалъ пожилой горничной, служившей у него:

— Марья! Ежели кто-нибудь будетъ спрашивать меня изъ незнакомыхъ, скажи, что меня дома нтъ, что я, ухалъ на службу.

Часовъ въ десять раздался у парадной двери звонокъ. Иванъ Артамонычъ вздрогнулъ и вскочилъ изъ-за стола.

— Слышишь, Марія, не принимать незнакомыхъ! Даже вовсе не впускать! подтвердилъ онъ свое приказаніе, приперъ дверь въ прихожую и въ щелочку сталъ наблюдать, какъ горничная отворяетъ наружную дверь.

Тревога была напрасная. Звонился почтальонъ, принесшій газеты.

«Скверне будетъ; если эти проклятые посланцы придутъ ко мн на службу и будутъ вызывать меня черезъ курьера», разсуждалъ Иванъ Артамонычъ, но тутъ-же успокоилъ себя, ршивъ: «Не выду къ нимъ, скажу курьеру, чтобы сказалъ имъ, что я занятъ — ни за что не выду. Съ чмъ, пришли, съ тмъ и уйдутъ».

Напившись кофе, Иванъ Артамонычъ принялся-было чистить своихъ канареекъ (канареекъ у него было нсколько и чистилъ онъ въ большинств случаевъ ихъ самъ), но тотчасъ-же бросилъ и веллъ вычистить канареечныя клтки, горничной. Тревожное состояніе духа все еще не, оставляло его.

«Подлецъ! Мальчишка! Смотри-ка, какъ обезпокоилъ солиднаго человка»! выругался онъ мысленно.

Въ одиннадцать часовъ пришлось идти на службу. Иванъ Артамонычъ одлся, вышелъ черезъ подъздъ на улицу и сталъ озираться по сторонамъ, не караулитъ-ли его гимназистъ. Гимназиста, однако, не было. Иванъ Артамонычъ, все еще озираясь, быстро дошелъ до извощика, вскочилъ въ дрожки, не торговавшись, и похалъ. У подъзда канцеляріи та-же исторія.

— Шажкомъ, шажкомъ тутъ! здсь мостовая плохая, сказалъ онъ извощику, и, подъзжая къ подъзду, сталъ разсматривать, не стоитъ-ли у подъзда гимназистъ или — какіе-нибудь подозрительные мальчишки, долженствовавшіе изображать секундантовъ.

У подъзда тоже ничего подозрительнаго Иванъ Артамонычъ не замтилъ.

— Никто меня сегодня не спрашивалъ? задалъ онъ вопросъ, снимая пальто у швейцара.

— Никто, ваше высокоблагородіе.