Читаем Два цвета полностью

Б а б е ц. Я выступать в качестве свидетеля согласия не давал. Видел я, не видел — это мое личное дело. Ваше дело — привести меня сюда, мое право — поступать так, как я считаю нужным. Прошу не впутывать меня в эту историю. Я ничего не знаю и не желаю знать.

В а с и л и й  И в а н о в и ч (подошел к старику). Что с вами?


Старик молча нащупывает в кармане лекарство.


Вам плохо?


Старик достает лекарство.


Старшина, проводите гражданина в кабинет начальника, пусть полежит на диване. Вызовите врача.

С т а р и к. Сердце… пошаливает…


Старшина уводит старика.


В а с и л и й  И в а н о в и ч (Бабцу). Да, за свои две копейки вы до Совета Министров дойдете, а рядом человек погибать будет — это вас не касается. Идите, гражданин Бабец.

Б а б е ц. Я, конечно, уйду. Но имейте в виду — я оскорблений не прощаю никому! Я буду писать! (Уходит.)

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Пишите, пишите, товарищ Бабец… Кому он товарищ, хотел бы я знать?

Ш у р а. Этот старик… Георгий Фаддеевич… у нас географию преподавал.

В а с и л и й  И в а н о в и ч (Пчелкину). Пошутил? А если он от твоих шуток на тот свет отправится? Под суд пойдешь, на радость родителям.

П ч е л к и н. Не говорите родителям, товарищ начальник… Я первый раз…


Входит  с т а р ш и н а.


С т а р ш и н а. Гражданина в больницу отправляем.

В а с и л и й  И в а н о в и ч. Проводи этого в камеру. Освобожусь — вызову.


Старшина уводит Пчелкина.


(Шуре.) Иди. Авось до чего-нибудь додумаешься.


Гонг. Темнота.


У Бориса Родина. Входят  Ш у р а  и  К а т я.


К а т я. Хозяина нет. Неудобно заходить.

Ш у р а. Ты не знаешь Бориса. Здесь все удобно. (Замечает на столе записку.) Вот видишь? (Читает.) «Шурик! Я могу опоздать — располагайся, как дома. Придешь голодный — лопай ветчину». Катя, ветчины дать?

К а т я. Неловко, ребенок…

Ш у р а. На, ешь. Не стесняйся. Я никогда не встречал такого человека, как Борис. Принес зажигалку, а через два часа мне казалось, что я знаю его с детства. Он тебе понравится, я уверен. Да, я тебе не говорил, оказывается, мы с ним уже встречались — в тот день, когда я ждал тебя на станции. Он тогда сказал…

К а т я. Что?

Ш у р а. Да неважно, в общем угадал… что я тебя жду.

К а т я. Разве он меня знает?

Ш у р а. Да нет, просто проницательный человек, догадался, понимаешь? (Прошелся по комнате.) Смотри, раковина. Думаешь, какая-нибудь мещанская безделушка? Нет, Борис ее со дна океана вытащил. На Дальний Восток ездил. Ну, просто путешествовал. Он не замыкается в своей профессии, его все интересует, абсолютно все.

К а т я. Тамара говорила, что он Федьку на суде защищал. Это правда?

Ш у р а. Да. Федька был не виноват, но дело запутанное. Борис добился его оправдания. Катя, я сегодня заходил к доктору.

К а т я. Ну?

Ш у р а. Сказал: «Есть остаточные явления, ходите на процедуры, вылечим». Так что все в порядке.

К а т я. Значит, море?

Ш у р а. Флот.

К а т я. А в один прекрасный день будешь стоять на капитанском мостике, грустный-грустный, — это оттого, что я тебе не пишу, целый месяц не пишу. И вдруг видишь — сквозь толпу пробирается какая-то необыкновенно красивая женщина. Ты вглядываешься… и кто же это? Я. «Отдать концы!» — командуешь ты радостным голосом…

Ш у р а (смеется). Какие концы?! «Спустить трап, — командую, — принять на борт судового врача!»

К а т я. Ребенок, это идея! Корабельный доктор — какая прелесть! А что, если правда?!

Ш у р а (смеется). Поступишь в мединститут, два часа проведешь наедине с трупом и убежишь.

К а т я. Да? Наверное… Знаешь, я ехала из Крыма. Вышла на небольшой станции. Из почтового вагона девушка принимала посылки… Какой-то летчик сел в зеленую «Победу» и уехал… На аэродром, наверно… А когда немножко отъехали, я увидела — разгружали эшелон с лесом. Машины, люди… Везде идет какая-то жизнь, которую мы с тобой не видим, не знаем… И мне кажется — самое интересное не там, где я сейчас, а где-то в другом месте.

Ш у р а. А я люблю наше Касаткино. Если б здесь море было, никогда бы не уехал.

К а т я. Осенью уедешь. И твое Касаткино превратится в почтовый адрес: «Касаткино, Московской области…»

Ш у р а. «Общежитие вагоноремонтного завода, Кате Шагаловой».

К а т я. Нет, лучше пиши: «До востребования».


Входит  Б о р и с.


Ш у р а. Борис, познакомься. Это и есть Катя.

Б о р и с. Вы?

К а т я. Я. Разве вы меня знаете?

Б о р и с. Да.

Ш у р а (смеется). Он шутит. Просто я ему рассказывал о тебе.

Б о р и с. Нет, Шурик, не совсем так. Я несколько раз встречал Катю, вернее, видел ее на улице, в кино…

Ш у р а. Она тебе понравилась?

К а т я. Шурик, что ты?!

Ш у р а. Конечно, понравилась, я по глазам вижу.

Б о р и с. Ты дьявольски проницателен, Шурик. А ну, угадай: что в этих двух толстых папках?

Ш у р а. Какие-нибудь кляузы?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Своими глазами
Своими глазами

Перед нами уникальная книга, написанная известным исповедником веры и автором многих работ, посвященных наиболее острым и больным вопросам современной церковной действительности, протоиереем Павлом Адельгеймом.Эта книга была написана 35 лет назад, но в те годы не могла быть издана ввиду цензуры. Автор рассказывает об истории подавления духовной свободы советского народа в церковной, общественной и частной жизни. О том времени, когда церковь становится «церковью молчания», не протестуя против вмешательства в свои дела, допуская нарушения и искажения церковной жизни в угоду советской власти, которая пытается сделать духовенство сообщником в атеистической борьбе.История, к сожалению, может повториться. И если сегодня возрождение церкви будет сводиться только к строительству храмов и монастырей, все вернется «на круги своя».

Всеволод Владимирович Овчинников , Екатерина Константинова , Михаил Иосифович Веллер , Павел Адельгейм , Павел Анатольевич Адельгейм

Приключения / Биографии и Мемуары / Публицистика / Драматургия / Путешествия и география / Православие / Современная проза / Эзотерика / Документальное