Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

Удивляет другое — спокойствие и комфорт, с какими ныне осуществляются подобные операции. Свидетельства пострадавших единодушны: воры работали в свое удовольствие — крушили молотками шкафы, ничуть не беспокоясь о шуме, обыскивали квартиру сантиметр за сантиметром, а потом, прежде чем вытащить картины, меха и драгоценности (тоже, видать, со всеми удобствами, ибо спускались они на лифте, где остались осколки разбитой статуэтки из Каподимонте), выпили виски и даже смололи себе кофе в электрической кофемолке.

Уголовник-ретроград, не желающий заниматься похищением людей и разбоем средь бела дня, а довольствующийся кражей со взломом, психологически тоже перековался, поняв, что может воспользоваться атмосферой страха, который нагнали его коллеги. Он заметил, что страх сделал людей безразличными к судьбе ближнего. Циничное поведение ньюйоркцев, которые обходили стороной корчившегося на тротуаре с ножом в спине, еще несколько лет назад вызывало у нас ужас, а теперь мы тоже научились беззаботно или в лучшем случае с некоторым опасением взирать, как на наших глазах выхватывают у женщин сумки, как кого-то избивают, превращая в кровавое месиво. Единственное, на что способна толпа, — это попытаться расправиться с преступником, когда он уже в наручниках.

Так что, даже не читая очерки Конрада Лоренца о «смертных грехах» западной цивилизации: вымирании чувства солидарности, росте безразличия, — домушник, стремящийся к бескровной добыче, знает, что он может рассчитывать на безучастность соседей, чьи интересы непосредственно не затронуты.

Когда-то обчистить пустую квартиру было труднее: жильцы дома здоровались, знали друг друга в лицо — это был какой-то коллектив. Если кого-то ночью будил подозрительный шум, доносившийся с верхнего или нижнего этажа, то проснувшийся распахивал окна, кричал караул, звонил в полицию.

Сейчас же человеку нет дела до того, что творится за стенами его квартиры. Услышь он ночью подозрительный шум по соседству, только глубже зароется в подушки: плевать на то, что кому-то рядом приходится худо. У кого не опустятся руки при одной мысли о том, что поднявшему тревогу или позвонившему в полицию не избежать «причастности» к темному делу.

Водитель, поддающий газу при виде пешехода, сбитого на дороге, — это все тот же жилец большого дома, который не только не вызовет полицию, но и пальцем не пошевельнет, услыхав, что в квартире этажом ниже молотком разбивают шкаф. Если у него есть еще хоть капля совести, он постарается убедить себя, что это, должно быть, вернулись соседи и затеяли ночью перестановку. Требовать от такого человека выяснения подозрительных обстоятельств было бы слишком. Как-никак, он отец семейства, а не какой-нибудь мученик из Бельфьоре. [24]

Так что домушники теперь не шарят лихорадочно по дому, а спокойно сортируют добычу, забирают самое лучшее и отвергают разное барахло. Они спокойно включают свет, потому что с карманным фонариком многого не увидишь, а если не находят ничего стоящего, то вымещают злость на всем, что попадет под руку. Грабителей с черным носком на лице, по-кошачьи ступающих по полу, теперь днем с огнем не найдешь, разве что в старых фильмах с участием Кэри Гранта. Нынче, наоборот, лучше всем дать знать о своем присутствии, меньше неприятностей: если ты вышел подышать воздухом, дыши и не суйся не в свое дело.

Полиция прибывает на место происшествия, словно на Аспромонте: никто ничего не слышал. Даже уборщица и та с утра не заметила, что дверь сорвана с петель и просто приставлена к стенке.

Ограбление квартир не сулит такого навара, как взятие заложников, но зато и не ведет к сердечным приступам или ненужным стрессам, а если к тому же холодильник не разморожен, то, потрудившись на славу, можно и подзакусить. Приятно посидеть в уютной квартирке, которую предстоит ограбить. Ничье отсутствие не может быть столь явным, как присутствие ближайшего соседа. Взаимопонимание, чувство локтя между соседями вновь проявляются только в сентябре — с началом чемпионата по футболу.

Телеграмма

С момента кражи прошло больше месяца, и я потерял всякую надежду. Ворюга, разбивший мне ветровик и похитивший портмоне, имел массу возможностей вернуть мне все, что, по моим понятиям, не представляло для него интереса. Я готов был поклясться, что он так и сделает. Не верю в прирожденную испорченность: даже самый закоренелый преступник сбрасывает скорость на автостраде, чтобы дать старой ласточке с заторможенными рефлексами взлететь над капотом мчащейся машины.