Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

Что кроме денег, есть в бумажнике у мужчины? Я не рассчитывал, что мне вернут зажигалку, брелок от ключей или даже удостоверение личности — в конце концов, можно получить дубликат. Но все остальные бесценные реликвии, с которыми я никогда не расставался, мне страшно нужны: старые потертые фотографии, пожухлая от времени поздравительная телеграмма, нашедшая меня на краю света, когда я был одинок как собака, не имеющая никакой ценности трубка — с нею связано было столько памятных лет и событий, — пакетик с какой-то индийской солью, что приносит счастье родившимся под знаком Рыб, образок, сунутый матерью в карман сыну, часто летающему на самолетах. Даже ко всему равнодушные люди сохраняют какие-то остатки веры и предрассудков!..

К тому же в бумажнике была записная книжка. У воров наверняка есть свои записные книжки. И если они когда-либо ее теряли, то должны же понимать, что значит остаться без записной книжки. Часть записей можно с грехом пополам восстановить, но ведь есть и невосстановимые. Это и давнее знакомство, от которого ничего не осталось, кроме номера телефона, и возможность подработать, зафиксированная на визитной карточке, словом, куча лиц и вещей, которые, не будь у тебя соответствующей записи, навсегда канут в Лету.

Что делать человеку без записной книжки? Разве что дать объявление в газету: не пишу, мол, не звоню, не отвечаю, потому что обобран до нитки, память моя на мели, энцефалограмма — на нуле.

Так что же это за жулик, которому наплевать на всех и вся, даже на себя самого? В полицейском участке мне разъяснили всю беспочвенность моих ожиданий: та порода воров, которую я себе воображал, давно уже вымерла. Одно время у уголовников были свои законы чести: им нравилось работать чисто, профессионально. Замки в автомашинах открывались без взламывания дверей, приемник вывинчивался отверткой, а не вырывался с корнем из щитка, сумки похищались с возвратом по почте бумаг и документов.

О, les voleurs d'antan [25]с беретом на голове и искрой человечности во взоре. Я вижу, как вы сортируете добычу, суете нос в чужие письма, разглядываете невинные амулеты и думаете про себя: не верни я эти бумаги, придется их владельцам опять выстаивать в очередях перед бесчисленными окошечками. Уголовники были людьми вне закона, но не чуждались отзывчивости. Сама кража представляла для них случай для мимолетного, но все же человеческого общения с потерпевшим. Присвоение денег подчас отходило на второй план перед возможностью возвратить все, что не интересовало грабителя: сложив ненужные вещи в пакет, он оставлял его где-нибудь на видном месте. Есть воры, на которых я ни за что бы не подал в суд, даже если бы застал их на месте преступления. Напротив, я охотно выпил бы с ними по рюмочке.

Раньше в уголовном мире царила строгая специализация: домушники сами никогда не угоняли машину, нужную им для вывоза краденого, они поручали это другим; специалист по ограблению ювелирных магазинов не занимался вскрытием машин на стоянке. В полиции говорили: «Да, он вор, но чистит только подвалы, в квартиры ни разу не забирался», или: «Он ворует запасные колеса и не интересуется автомобильными радиоприемниками».

Из специалистов ныне остались одни лишь карманники. Все остальные — примитивный народ, который загребает налево и направо, словно дворник, подметающий тротуары. Это необразованные, грубые люди, готовые на все. Ради пары перчаток они способны изуродовать вам машину.

Или же это озлобленные типы, которые не только обкрадывают, но и стремятся наказать тебя. Они угоняют роскошное авто, выхватывают сумочку из рук состоятельной дамы, а затем измываются над старой поздравительной телеграммой — этим символом благосостояния и мирной жизни.

Дорогой мой воришка, я думаю, что тебе не больше пятнадцати, раз ты не знаешь, что такое человеческие привязанности, записная книжка, воспоминания.

Ретроспектива

Не успел поезд набрать скорость, как тут же замедлил ход и вскоре со скрипом остановился. Мы в Рогоредо.

— Кто-нибудь улегся на рельсы, — говорит какой-то пассажир, не отрывая глаз от газеты.

Разумеется, это пассажир из обычного местного поезда, ведь все мы — ни рыба ни мясо; наш поезд неизвестно даже как называется — это не «стрела», не курьерский, не скорый. Публика здесь довольно разношерстная, хотя и без особых сословных отличий. Мы готовы спокойно ждать, когда пройдет встречный поезд.

Все продолжают невозмутимо читать газеты: мы и так должны благодарить бога, что поезд выехал из Милана с опозданием всего на десять минут. Привычка к задержкам (из-за встречного поезда, работ по строительству объездного пути, демонстраций в предместье большого города) отныне у всех в крови, она уже стала чем-то наследственным.

Спустя несколько минут кое-кто из пассажиров начинает посматривать на часы, выходить в коридор, спрашивать о причинах задержки. Другие высовываются в окно. Вернувшиеся объясняют: ничего особенного — подложили бомбу.

— А что, позвонил кто-нибудь? — спрашивает какая-то женщина.