Два выстрела во втором антракте

У подскочившего кельнера инженер попросил отдельный столик и после некоторых споров, завершившихся выплатой вознаграждения, получил его. Усевшись, он принялся оглядывать зал. Обратил внимание на стены, расписанные в древнерусском стиле, но при этом очень ярко. Потом стал рассматривать посетителей. В это время дверь открылась, впуская новых посетителей. Первым шел сам виновник сегодняшнего торжества — в длинном черном сюртуке, с красной гвоздикой в петлице. А за ним… Дружинин знал, что так и должно быть, но все же не мог поверить, что видит это наяву: в подвал спустилась Ахматова. Еще очень молодая, с гордо откинутой головой…

Гумилев усадил свою спутницу за столик (к сожалению, он находился далеко от места, где сидел Дружинин), а сам проследовал на сцену. Постоял немного, глядя куда-то в сторону, а потом, без всякого предисловия, начал читать:

С тусклым взором, с мертвым сердцем
в море броситься со скалы,
В час, когда, как знамя, в небе
дымно-розовая заря,
Иль в темнице стать свободным,
как свободны одни орлы…

Поэт читал стихи из своего последнего сборника «Жемчуга», а также из еще не вышедшей книги «Чужое небо». В паузах между стихами в зале возникала звенящая тишина. Аплодисментов не было: как видно, в артистическом кафе «для своих» они не были приняты.

В одной из таких пауз, которая длилась чуть дольше (поэт, словно погруженный в размышления, прогуливался по сцене), в зал спустилась еще одна посетительница. Ее облик показался Дружинину знакомым, однако рассмотреть девушку получше не удавалось: зал был погружен в полумрак. И лишь когда она села за столик в двух метрах от инженера, он увидел ее лицо и сразу узнал: это была Маша Мосолова, дочь генерал-лейтенанта Мосолова, с которой он расстался какой-то час назад.

Девушка почувствовала его взгляд и повернулась. Когда она узнала недавнего гостя, ее лицо выразило сложную гамму чувств. Вначале на нем отразилось негодование, даже ненависть. А затем Дружинин явственно прочитал на лице Маши жгучее любопытство.

Тем временем Гумилев закончил свое выступление. Вот теперь в кафе разразилась настоящая буря восторга: поэту устроили овацию, дамы одна за другой несли к сцене букеты роз… Собрав все цветы в охапку, поэт сошел со сцены — и бросил все это цветочное великолепие к ногам своей молодой жены. Ахматова почти никак не отреагировала на это выражение чувств, лишь слабая улыбка скользнула по ее губам.

Дружинин надеялся, что теперь будет читать она, муза Гумилева. Однако на сцену поднялся незнакомый ему поэт. Возможно, его стихи тоже были бы интересны, но капитан не мог сидеть здесь всю ночь — надо было встретиться с руководителем группы, рассказать о встрече с Мосоловым.

Дружинин поднялся и проследовал к выходу. Выйдя из кафе, он быстро зашагал в сторону Невского, где находилась гостиница, как вдруг услышал за спиной возглас:

— Подождите!

Инженер оглянулся. Его догоняла Маша Мосолова.

— Как вы быстро ходите! — сказала она, подойдя. — Я еле догнала. Вы куда, собственно, направляетесь?

— С вашего позволения, в гостиницу, — отвечал инженер. — Впрочем, если нужно вас проводить домой, я готов.

— Да, я бы не возражала, — сказала Маша. — Есть о чем поговорить. Нет-нет, вашей руки мне не надо, — она отстранила руку, которую любезно согнул Дружинин. — Я современная девушка; мне не надо поднимать платки, меня не нужно приводить в чувство после обмороков — а в обморок воспитанная девушка должна падать на каждом шагу, ведь мир так груб!

В ее голосе слышалась неприкрытая издевка.

— Да и провожать меня, по большому счету, тоже не нужно, — продолжала Маша. — Центр Петербурга — место вполне безопасное, это не дремучий лес. Просто мне действительно хотелось с вами побеседовать.

— О чем же? — спросил Дружинин. Они шли, огибая Михайловский сад; слева шумели невидимые в темноте деревья, впереди светились фонари пустынной в это время Садовой.

— О вас, — просто ответила Маша. — Вы необычный человек, господин инженер. Мне хотелось бы разобраться.

— Что же во мне такого необычного? — пожал плечами Дружинин.

— Да хотя бы ваш интерес к поэзии. Ни за что бы не поверила, что могу увидеть вас в «Бродячей собаке»! В опере или в театре — да; отец и люди его круга считают правильным изредка посещать оперу. Но интересоваться новой поэзией — никогда! А еще люди из окружения моего отца не разбираются в технике, они чужды всяким новшествам. Так что вы в этом кругу — настоящая белая ворона!

— А вы, я вижу, не слишком одобряете своего батюшку и его друзей, — заметил Дружинин.