Двадцать и двадцать один. Наивность (СИ)

Виктория молчала. Она неотрывно смотрела на Вождя мирового пролетариата, не имея при этом голове никаких посторонних мыслей. Белое сияние и расплывчата фигура Ленина действовали на неё усыпляюще, умиротворяюще. Он же наблюдал за девушкой совершенно бледной: на руках её были следы от гематом; лицо немного отстранённое, больное, очерченное совершенно короткими, остриженными до плеч волосами.

- Да вы не волнуйтесь! – беззаботно махнул рукой Ильич. – Поначалу все теряются. Как в себя придёте, так сразу же обо всём переговорим. Успеется ещё, товарищ Дементьева.

- Это шутка... такая? – первое, что смогла произнести Виктория, лицезря Вождя. Ленин живо переменился в лице, растянувшись в удивлённой мимике. Он явно не ожидал подобного с ним обращения.

- Отнюдь, – возразил Ильич. – Я вполне настроен на диалог, а вы такой серьёзный человек, Виктория Павловна, даже несмотря на вашу юность...

- Я слушаю.

Владимир Ильич вновь преобразился в добродушного дядечку: морщинистые складки на лбу затянулись, а губы вновь расплылись в улыбке. Он всем своим рабочим видом демонстрировал, что так всё и должно быть.

- Отлично, – бодро воскликнул он. – Во-первых, я бы хотел поздравить вас! Вы же тоже в октябре родились, как Лев Давидович, и ваша революция свершилась именно к этому событию. Такие двойные даты бывают очень редко, поверьте мне. Во-вторых, соболезную. Вам теперь, конечно, после того, что вы пережили, до таких мелочей дел не будет, но с вашей длиннющей горжеткой отныне покончено.

Виктория подняла руку, и, прижимая к голове растрёпанные короткие кончики, с ужасом осознала, что не чувствует на шее цепочку. Медальона не было.

- Где он? – прохрипела девушка, беспомощно водя пальцами по плотно перебинтованной шее. С области заднего края нижней челюсти усилилась боль. Глаза девушки помутнели от беспомощности, страха и сильных болевых ощущений. Пространство мгновенно приобрело земные черты. – А я?..

- С удачной операцией вас, Виктория Павловна, – Ленин сидел у края больничной кровати и, почему-то в оборванных кроссовках. Из белого, пластикового окна палату заливало ярким дневным светом. В руках у него действительно была газета, однако не “Правда”, как предполагалось, а “Красная строка”, где сообщалось об итогах Референдума. – Мы действительно думали, что всё кончено. А ты молодец. Врачи дают утешительные прогнозы.

Виктория попыталась немного приподняться с постели, однако боль и невероятное изнеможение побороли её.

- Даже сейчас... когда я... после операции... ты, Орлов, не даёшь... мне покоя, – с трудом проговорила она, слабо улыбаясь. – Где...

- ...Я это взял? – Михаил демонстративно оттопырил пиджак. – Знаешь, раньше по площади такие же Ильичи ходили, и вот я разузнал, где они водятся, и когда я им рассказал, кого собираюсь навестить, один из них в радостью согласился одолжить. И как же ты меня разоблачила?

- Обувь... – и социалистка рукой указала парню на кроссовки.

- Да, прокололся. На тумбочке я пакет оставил: мама просила передачку отнести – там всякая протёртая гадость, – Орлов засмеялся и вдруг в раскрытую ладонь девушки вложил нечто круглое, холодное и маленькое, сжав подарок в кулаке. – Если бы не медальон, пуля задела тебя на смерть. Или трахею резать пришлось. Он, можно сказать, задержал её, и тем самым тебя спас.

- Это он?.. – дрожащим голосом спросила Виктория: на подушку капнули слезинки.

- Я не выдумал больше ничего, как просто принести его тебе сейчас, – смущённо проговорил Михаил, а затем отмахнулся и демонстративно развёл руки в стороны. – С днём рождения, что ли?

Девушка вновь хотела приподняться, но шея снова заныла. Ей было тяжело говорить, однако она чуть-чуть наклонила голову вперёд. На лице её была целая палитра невысказанных чувств и эмоций: и радость, и страх, и признательность. Её пугал страх неизвестности, хотя без сознания она провела только один день, ибо ей необходимо было знать, что сейчас на улицах и кто в конце концов победил.

- Знаешь... судя по тому, в каком виде ты сейчас передо мной... и в каком положении сейчас я... во всех смыслах, мне... всё это напоминает тот день, когда Ленин и Троцкий... отдыхали после Октябрьской революции, и Ильич подарил ему... этот медальон.

Сил у Виктории больше не хватило, и она, взяв с прикроватной тумбочки карандаш и листок от блокнота, написала записку и протянула её Орлову.

“Так можно сойти с ума, но я не могу себе представить лучший подарок. Спасибо большое от всей души!”

- Не за что. Тебе же наконец двадцать исполнилось? Юбилей!

Принимать поздравления девушка желала в последнюю очередь. Она краем глаз взглянула в окно, затем на товарища и произнесла.

- Что... в стране?..

- Мы в стране!

И Миша стал рассказывать об арестах бывших министров, членов Госдумы, о том, что скоро над ними свершиться правосудие, что теперь Заславский сам формирует состав нового правительства, и что бои в столице, пускай на время, но закончены. Виктория лежала и непрерывно улыбаясь, слушая, с каким вдохновением о перевороте говорил Орлов. Он и о мести своей, кажется, уже забыл.