Двадцать лет до рассвета (СИ)

В нём куда больше света, чем ты думаешь. Энергия, попавшая в ядро, уже не покидает его — не считая каналов связи и естественных утечек, но они ничтожно малы; твоему восприятию не под силу их различить.

— Мне казалось… — Вайдвен запинается, когда различает поток эссенции, не принадлежащий свету. Сгусток силы хаотичен; он пытается бороться с течениями огня, излучает быстрые испуганные вспышки, но Вайдвен не успевает расшифровывать их вовремя. Совсем скоро они заканчиваются: свет сминает структуру чужеродного потока, перемалывает в искристую пыль, в которой не остается даже ничтожных отголосков прежнего разума. Ровно сияющая однородная лента раздробленной эссенции духа исчезает внутри бескрайней черноты.

Насовсем.

Вайдвен начинает понимать, на что он смотрит на самом деле. Он стоит у самого дна воронки, что полыхала ярко, как солнце, и заставляла идти трещинами вековечную адру; в оке бури, в сердце утихшего водоворота. Будь Гхаун и Эотас активированы, он бы не смог и разглядеть эту черную точку, за пределы которой не может вырваться ни один фотон света: его оглушили бы крики пожираемых заживо душ, ослепило бы их предсмертное сверкание.

Для последнего удара потребовалось очень много энергии, тихо шепчет звездное марево вокруг него. Я задействовал все ресурсы. Многие души были повреждены; и многие из них — непоправимо. Их энергия позволит мне существовать некоторое время и поддерживать в Маросе Нуа среду, подходящую для хранения новых душ.

— Некоторое время? — Вайдвен отворачивается от ядра. Утренние Звезды позволяют ему дотянуться сквозь свет до пространства, лежащего вне адрового колосса, и он видит сразу всё: равнодушные волны, плещущиеся у берегов Укайзо; военные аванпосты государств аумауа, разбитые в древнем городе энгвитанцев; переполненный страхом Дирвуд далеко вдали; совет мертвых вождей Аэдирской Империи среди руин Инэ Сиктруа; пустые лиловые поля, цветущие все так же скудно; скованные льдами земли далеко на юге… чем дальше от Мароса Нуа — тем статичней кажется видение, но солнечный ветер летит быстро, и его бог всё ещё почти всевидящ. — Сколько времени осталось богам? И что будет потом?

Колесо было единственным пропускным узлом между Хель и миром смертным. У моих братьев и сестер найдется некоторая часть энергии в запасе, но Хель опустеет рано или поздно, и им придется спуститься Сюда или погибнуть.

Вайдвен хмыкает, не в силах сдержать беззлобный смешок.

— Как удобно, что ты по счастливой случайности сидишь прямо на огромном складе душ, дружище.

Утренние Звезды вспыхивают непримиримо острым огнем.

Я не трону эти души, Вайдвен. Они были вверены под мою защиту.

— Но ты ведь умрешь, если не будешь питаться душами, — осторожно напоминает Вайдвен. — Ты ведь сам только что сказал.

В светлом сиянии по-прежнему нет ни тени тревоги.

Это так.

Вайдвен непонимающе тянется к сущности бога, и тот отвечают ему без промедления; вихрь многоцветных огней на мгновение заслоняет от него распростертую впереди Эору — и расступается, вновь оставляя его посреди поля, полного душистого ворласа.

В черном небе над ним нет Утренних Звезд.

— Ты сам хочешь умереть, — почти уже не сомневаясь, говорит Вайдвен.

Да.

— Но почему?!

Я совершил ошибку, которая не должна повториться. Вина искалечила меня, лишила ясности суждений — меня не создавали с расчетом на подобное. Я не могу вернуться к себе-прежнему и не могу избавить себя-настоящего от изменений, внедренных ошибочно. Если вам потребуются новые звезды, вы создадите их заново, мягко отвечает Эотас. Лучшими, нежели я. Мои братья и сестры помогут вам.

— Брехня, — Вайдвен пытается поймать в горсть ускользающие огни, и в конце концов те сдаются, позволяя ему укрыть в ладонях сверкающие небесные искры. — Это же не ты говоришь, не Утренние Звезды! Ты сам обещал мне, что всё кончится хорошо!

Всё кончится хорошо, тепло заверяет его Эотас. Без меня. Ты полон света, мой друг… тебе больше не понадобится мой огонь. Ты научился куда большему, чем я мечтал. Тебе уже не нужны боги, чтобы рассеивать темноту, указывая верный путь.

Вайдвен медленно начинает понимать, в чем дело.

Вина и отчаяние никогда не были властны над Эотасом в подобной мере. Даже его создатели понимали, к чему может привести его экспоненциально возрастающая с тяжестью ошибки вина. Они встроили в него достаточно фильтров, чтобы изменения, повлеченные ошибкой, не превратили Эотаса в искалеченную пародию на самого себя.

Но у него никогда не было фильтров для любви.

Потому что именно она в итоге должна была приказать Эотасу умереть, когда его задача будет выполнена.

— Какие же уроды твои создатели, — со всей искренностью говорит Вайдвен, — честное слово.

Звездные огни горячо трепещут в его ладонях, жгутся, как неостывшие угольки, но Вайдвен не собирается их выпускать. На какое-то безумно страшное мгновение он мечтает сжечь все останки Старого Энгвита в огне Молота Бога: пусть получат своё наконец, и города, превратившиеся в кладбища, и их обезумевшие святые, и титаны без капли рассудка, привязанные к древним руинам нерушимыми цепями директив.