Двадцать лет до рассвета (СИ)

Вайдвен шагает к нему и крепко обнимает, не задумываясь, что обнимает бесплотный свет. Свет пронизывает его насквозь, горячий и до того чистый, что на мгновение Вайдвен почти растворяется в щемящем отзвуке-отблеске боли и радости, разделенной на двоих.

Он не знает, что сказать Эотасу. Что сказать другу, который знает всю его душу до последнего, самого темного уголка? Что он может сказать, когда свет уже давно сплавил их воедино, куда искренней и надежней человеческих слов?..

Ну, он же должен что-то придумать!

Вайдвен отстраняется и говорит первое, что приходит ему в голову.

— А где звездочки?

От смеха Эотаса над всем полем разом становится светлее. На лбу сияющей фигуры, впрочем, послушно проступают три яркие искры и пять лучей-лепестков над ними: точь-в-точь как у адрового колосса, заставившего всех смертных от Дирвуда до Укайзо дружно намочить штаны. Ужасно красивые. Вайдвен почти завидует, что ему самому таких звездочек не досталось — в Войне Святого Эотас-то попроще сиял.

Но теплое мерцание, вздрогнув, блекнет, и золотой огонь льнет к нему уже совсем по-другому.

Я не хотел причинять тебе боль, шепчет Эотас. Вайдвен отчетливо может различить легкий оттенок вины в его сиянии. Я лишь желал даровать тебе покой. Когда ты сопротивлялся в первый раз, я неверно понял причину.

Вайдвен оглядывается туда, где совсем недавно видел собственный дом. Эотасов морок казался ему живым, совсем-совсем настоящим, и его дом… дом, где он не был целых двадцать лет, даже больше, с тех самых пор, как ушел — проповедовать людям о заре и счастливом будущем, что их ждет…

Внутри болезненно горячеет, и Вайдвен торопливо отводит взгляд. Наверное, он очень хотел бы поверить в такую ложь. Больше всего на свете хотел бы.

Эотас не произносит ни слова, но Вайдвен читает всё в его лучах: для тебя это могло бы быть настоящим. Если бы ты только позволил себе забвение.

— Никогда больше так не делай, — тихо говорит Вайдвен. Светоносный силуэт едва ощутимо вспыхивает безмолвным обещанием, и Вайдвен позволяет старой боли бесследно раствориться в подступающих сумерках. Глубоко вздохнув, он еще раз окидывает взглядом поле, полное цветущего ворласа. — Это ведь всё тоже не взаправду?

Эотас отвечает ему неровным всполохом.

В той же мере, как и твое тело или мой образ. Всё, что ты видишь — лишь результат интерпретации, на которую способен твой разум. Ты находишься в области памяти, выделенной твоей душе, и эта область меняется соответственно изменениям в твоей собственной сущности. Я не создавал иллюзии, которые ты видел — их породили твои же воспоминания.

— Ну, главное, не Молот Бога, — облегченно вздыхает Вайдвен. — Но разве мы в Хель?

Мы все еще в мире смертных. Ты находишься внутри моей сущности — внутри Мароса Нуа.

Вайдвен недоверчиво глядит на солнечный силуэт.

— То есть, я внутри тебя.

Эотас утвердительно мерцает. И совсем-совсем не смеется. Совсем-совсем, вот даже искристые всполохи его не выдают.

Вайдвен со всей серьезностью щурится и еще раз оглядывает поле.

— Потянет на пару сотен акров. В тебе уместились несколько сот акров ворласа?

Эотас с веселой хитринкой подмигивает ему Утренними звездочками:

Во мне уместилось еще много всего. Сейчас, когда Эотас и Гхаун мертвы, у меня достаточно свободных ресурсов.

— Что?!

От его возгласа даже стебли ворласа встревоженно приникают к земле. Вайдвен торопливо прокашливается, пытаясь успокоиться — еще не хватало устроить внутри своего бога второй Эвон Девр.

— Прости, что ты сказал? Эотас и Гхаун мертвы?!

Я — Утренние Звезды, безмятежно сияет лучезарный силуэт. Модули Эотаса и Гхауна были отключены после выполнения своих задач. Их можно реактивировать, но они потребляют слишком много ресурсов; я же могу наблюдать за происходящим в Эоре, почти не тратя энергии.

Вайдвен вздыхает и трет ладонью лоб. В самом деле, ему стоило вспомнить, что для Эотаса… то есть, для всех трех частей Эотаса смерть совсем не такая, как для людей.

— Ничего, если я по-прежнему буду звать тебя Эотас? Утренние Звезды — это как-то длинновато.

Эотас-Звезды ничуть не возражает.

— А почему отключены? Я опять пропустил всё самое важное? То, что творилось на Эоре, когда я в последний раз ее видел, не напоминало великий рассвет. — Вайдвен старается, чтобы его слова не звучали как обвинение, но он знает, что друг поймет его и так. Эотас понимает — внутри сияющего силуэта ярче вспыхивает белое пламя.

Да. Но теперь рассвет неизбежен. Мир смертных примет его или погибнет; так или иначе, цикл разрушен, и таким, как прежде, его не восстановить.

Вайдвен поднимает взгляд к небу. Закатное солнце все еще тлеет, но недолго ему осталось — сумерки с каждой минутой отбирают у него цвет и силу, окрашивая лилово-золотое поле предночной серостью.

Темная будет ночь. Вайдвен осторожно опускается на землю, все еще не доверяя загадочному ворласу, цветущему после жатвы, но тот ведет себя в целом порядочно, поэтому Вайдвен уже спокойней ложится на спину и снова вглядывается в небо.

— А где твои звезды?