Двадцать лет до рассвета (СИ)

Так где ты хочешь их видеть — на мне или на небе? Эотас улыбается и перевоплощается в маленький огонек, похожий на те, что люди порой видят блуждающими у адровых формаций. Вайдвен подставляет ему руку, и огонек охотно опускается на предложенную ладонь, лаская кожу божественным теплом. К чему Утренним Звездам гореть на небесах, если само небо — Утренние Звезды?

Вайдвен не отвечает на дружескую шутку, но Эотас и не ждет его слов. Сияет ли по-прежнему рассветное созвездие над землями Эоры, или его тоже сменили огни на лбу Мароса Нуа?..

Такой темной ночью можно было бы и не жалеть света.

— Что-то изменилось, — тихо произносит Вайдвен. — Во мне. Здесь нет вьюги, но даже моя память, моя душа… я не знаю, как объяснить. Я как будто снова цельный. По-настоящему.

Он чувствует незримый луч света, мягко скользящий по граням его души. И вздрагивает, когда свет касается трещин. Это больше не опрокидывает его в хаос забвения, в пепельную вьюгу, но боль — глубинная, порожденная духом, а не телом — пробуждается все равно. Вайдвен вдыхает ее всю до конца, не говоря ни слова; удерживает в оковах воли всколыхнувшийся страх и безотчетную тревогу до тех пор, пока те не угасают снова.

Огонек на его ладони почти неощутимо горячеет.

Даже возможностям Эотаса есть пределы. Твоя душа была слишком сильно повреждена, чтобы я мог восстановить всю потерянную информацию только по скользящему хэшу [1] двадцатилетней давности. Данных, которые я сумел сохранить, проведя интеграцию в Белой Пустоте, оказалось недостаточно. Твоя душа исцелится со временем… но часть твоей памяти будет искажена или потеряна безвозвратно.

— Исцелится? — бездумно повторяет Вайдвен. — Я думал, ты… тебе и так не хватает энергии, все эти души, и адровые жилы, и…

Сколько сил Эотас потратил, чтобы собрать его душу воедино? Сколько других душ ему пришлось на это сжечь? Реверс хэша невероятно дорог, даже для богов, это подсказывает ему свет, сочащийся из трещин в глубинах его сущности — свет, которого Вайдвен не заслужил, которому он больше не нужен. К чему Эоре мертвый святой? Эотас мог бы найти лучшее применение своей силе, сейчас смертным как никогда нужна помощь, почему…

— Я не просил об этом, — неслышно выдыхает Вайдвен, — я был готов… даже в Белой Пустоте, я чуть было не остался там, Эотас, я был готов! Ты ведь сам желал мне забвения!

«Я еще никогда не видел, чтобы боги молили за смертных». Хранитель однажды сказал ему это, а Вайдвен забыл. Он так много всего забыл, бредя сквозь вьюгу к сердцу Укайзо. Но сейчас он вспоминает снова, и ликующий рассвет у него внутри нестерпимо горяч и ярок; Вайдвен захлебывается его бессмертной любовью на каждом вдохе. Его надеждой. Его виной.

Его искуплением.

— Спасибо, — одними губами произносит Вайдвен. — Не знаю, стоило ли это того, но спасибо тебе.

Утренние Звезды безмятежно и счастливо мерцают на его ладони. Стебли ворласа льнут ближе, ласково щекочут кожу: вся сущность бога отвечает ему; даже сквозь черный шелк неба проступают блестящие искры света.

Я ведь говорил тебе, улыбаются они, всё кончится хорошо.

— Я ничем особо не могу тебе отплатить, дружище, но если тебе когда-нибудь будет нужен кусочек моей души — пользуйся на здоровье, — смеется Вайдвен. Эотас фыркает и вспыхивает, разбросав всюду яркие лоскуты пламени, медленно тающие в темноте.

Только если тебе когда-нибудь понадобится второй Молот Бога. Думаю, Магран была счастлива, когда сумела найти такое необычное применение осколку твоей сущности.

— Я думал, боги сразу съедают причитающиеся им осколки душ, — недоуменно хмыкает Вайдвен. — Зачем она его так долго берегла?

Переливчатое пламя сияет в ответ:

Это не такая редкость, как тебе кажется. Некоторые из смертных частиц, что хранил я, были мне ровесниками — свидетелями Старого Энгвита. Вся другая их память исчезла, растворилась в Белой Пустоте; души смертных, что когда-то хранили их, давно разрушились… я надеялся, что смогу сберечь хотя бы часть их сущности до того дня, когда в моих силах будет подарить им перерождение. Печаль Эотаса пронзительно-тихо звенит в молчании над ночным полем, но это не заставляет его умолчать о горькой правде. В их гибели — тоже моя вина.

Вайдвен укрывает огонек другой ладонью, не говоря ни слова. Вины у них на двоих — хватило бы затопить весь Архипелаг Мертвого Огня; что там Архипелаг — всю Эору. Вайдвен глядит на гордо расправивший лепестки ворлас, ластящийся к его рукам, и никак не может перестать видеть сверкающий шипами лучей солнечный штандарт у храма на городской площади, к которому все приносят и приносят цветы — всегда одни и те же, лиловые цветы ворласа.

— Расскажи мне о Редсерасе, — тихо просит Вайдвен. — Нет, обо всей Эоре. Я много пропустил, а Хранитель… знал не всё. Что стало с Сайкемом, с Кэтис, с другими?